Люди грозных лет

Танк бил все так же с короткими, ровными промежутками, и снаряды его проносились чуть левее Козырева. От резкого треска выстрелов исчезли все остальные звуки, и Козыреву на мгновение показалось, что ни в роще, ни на поле вокруг нее нет ни одной живой души, а остались во всем мире только черный фашистский танк и он, Иван Козырев, с бутылкой и двумя гранатами в руках. Это еще более обострило чувства Козырева. Механически работая руками и ногами, он полз, неотрывно глядя на танк. До него оставалось метров пятьдесят, но Козырев не бросал бутылку, рассчитывая подползти поближе, ударить наверняка. Вдруг ствол пулемета ниже танковой башни едва заметно шевельнулся, и Козырев мгновенно понял, что сейчас пулемет нацелится и ударит в него. Видя только ствол пулемета, он, не чувствуя своего тела, вскочил, бросился вперед и метнул бутылку. Уже падая на землю, бросил гранату и замер. Страшная тишина со всех сторон навалилась на него. Он ждал стрельбы пулемета, взрыва гранаты, но ни стрельбы, ни взрыва не было. И только он хотел поднять голову, взглянуть на танк, как оглушительный грохот и горячий шквал воздуха придавили его к земле. Вначале он не разобрался, что случилось, и только через секунду, выглянув из-за руки, увидел, что весь фашистский танк скрылся в сплошном клокотании огня и дыма. Вскочив на ноги, Козырев бросился к своим окопам в роще.

— Вот фляга, пейте, пейте, — говорил кто-то, когда Козырев прыгнул в окоп.

— Как там, у старшего лейтенанта? — только через минуту спросил он и, взяв флягу, выпил всю воду.

— Ничего пока, держатся, танк подбили, — ответил кто-то из пулеметчиков.

* * *

К вечеру подошли еще два танка, и жандармы бросились в атаку. Отбиваясь, бондаревцы отходили к оврагу. Из пятидесяти в живых оставалось только шестнадцать. Когда сгустилась ночная тьма, Бондарь приказал Козыреву разобрать последний уцелевший пулемет и подготовиться к прорыву.

В кромешной тьме, рассекаемой беспрерывными вспышками выстрелов, рванулись шестнадцать человек через лес, через поле прямо на северо-восток. Не ожидая такой дерзости, немцы растерялись на мгновение, и бондаревцы, проскочив поле, вырвались в лощину. Позади отчаянно трещали пулеметные и автоматные очереди, впереди гремела отдаленная канонада, кровавыми всполохами горело ночное небо.

Глава семнадцатая

По жеребьевке с ребятами Алексею Гвоздову достались три гектара до пыли вытоптанного скотиной пара. Сам по себе этот участок был невыгоден и по твердости грунта и по расположению на косогоре. Гвоздов знал, что на таком поле трудно развернуться, но, несмотря на это, был уверен, что норму перевыполнит, не даст ребятам обогнать его. Прежде всего он достал скрываемый от ребят напильник, заново отточил сошники и, любуясь своей работой, снял колеса, прочистил ступицы, залил свежего машинного масла и, отрегулировав так, что колеса легко и долго вращались от малейшего толчка, поставил плуг в борозду.

Когда крайний от Гвоздова Ленька Бочаров уже объехал два круга, Гвоздов только пустил своих лошадей. Он плавно направлял их, захватывая землю на полные лемехи, и с удовольствием смотрел, как мягко отваливались две широкие ленты жирной земли. Лошади шли легко, помахивая в такт шагу головами. Гвоздов изредка шевелил вожжами, поторапливая их. После трех кругов лошади вспотели. Гвоздов остановился, перекурил и снова тронул. Погода была прохладная, и до наступления жары Гвоздов решил поднажать. Подхлестывая лошадей, он шел за плугом, не замечая, как все жарче припекает солнце, как лошади уже не только вспотели в пахах, а стали совсем мокрые, как Ленька и другие ребята уже несколько раз останавливались на отдых. Мысли Гвоздова перескакивали со своего хозяйства, с хорошо прижившихся пчел, с усыпанного яблоками сада на колхозные дела. Думая о председателе колхоза, он видел себя на этом месте и прикидывал, как бы он повел хозяйство, отчетливо представлял, как он выдвинется на первое место в районе, как почтительно будут говорить о нем. Эти мысли радовали, веселили Гвоздова.

Часам к двенадцати, когда солнце нестерпимо палило мокрую спину и взмыленные лошади все чаще и чаще спотыкались, Гвоздов остановился и крикнул проезжавшему невдалеке Леньке:

— Распрягай, довольно! Лучше вечерком прихватим.

Ленька, видимо, только и ждал этой команды, быстро поснимал хомуты с лошадей, вскочил на вороную кобылу и подъехал к Гвоздову.

— Ух, ты сколько махнул-то! — удивленно вскрикнул он, осматривая участок Гвоздова. — Ты же больше половины вспахал.

— Ну, откуда половина, — зная, что действительно вспахано более половины участка, с деланным недовольством ответил Гвоздов, — может, немного побольше трети.

— Даже если одна треть, и то целый гектар, — восхищался Ленька, — и как это у тебя все получается. Я вон, ну, не больше полгектара поднял.

— Привычка, браток, навык, — равнодушно ответил Гвоздов, — я на пашне с восьми лет. Считай, двадцать пять лет стажа.

— Нет, одна привычка ничего не значит, — не соглашался простодушный Ленька, — талант у тебя, вот что.