Люди грозных лет

Нетерпение овладело и пулеметчиками. Они уже знали решение командира и старались делать все быстро, но, как всегда в спешке, делали не то, что нужно. Бондарь не выдержал, схватил ближний от него пулемет и сам выкатил его на позицию. Прибежавший с двумя расчетами Козырев установил свои пулеметы рядом. Едва взявшись за рукоятки пулемета, Бондарь, как и всегда, почувствовал удивительное спокойствие. Он указал, кому куда стрелять, скомандовал прицел и, сам поймав на мушку крайнюю справа пушку, крикнул:

— По фашистской сволочи лентой, с рассеиванием по фронту!.. — Но команды он не закончил, как земля вздрогнула, из стволов вражеских орудий метнулись снопы пламени и раскатисто ахнул первый залп.

— Огонь! — что было сил крикнул Бондарь и, привычно удерживая пулемет за рукоятки, нажал на спусковой рычаг.

В оглушающей трескотне он не слышал своего пулемета и только, не отрываясь, следил за мушкой, двигавшейся острием там, где стояли вражеские орудия. Прежде чем он понял, что лента кончилась, наступила страшная, опустошительная тишина. Остро, до боли звенело в ушах, сладкий пороховой дым щекотал горло, в усталых от напряжения глазах мелькали розовые круги.

— Пулеметы в укрытие, — скорее по привычке, чем сознательно, скомандовал Бондарь и не заметил, как кто-то вырвал у него из рук хобот пулемета.

Отойдя в сторону, он прислонился к березе и смотрел туда, где виднелись вражеские орудия. Там что-то горело в нескольких местах, что-то взрывалось, но сами орудия молчали. От них в разные стороны бежали немцы, но было их совсем мало. Большинство артиллеристов оставалось лежать возле лафетов, возле колес, между орудиями, на зеленой траве лугов.

— Ну, товарищи, — сказал Бондарь, всматриваясь в разгоряченные лица пулеметчиков, — мы сделали большое дело. Там, на фронте, наши товарищи скажут нам великое спасибо. Теперь начнется самое трудное. Сейчас они бросятся к нам, и мы должны выстоять, выдержать до темноты, а потом прорваться и соединиться со своими. По местам, товарищи!

С этого момента, как только он подал команду «по местам», все сомнения и тревоги Бондаря исчезли совершенно, и у него осталось только одно чувство необходимости делать то дело, которое обязан он делать и как командир, и как коммунист, и как человек. С ним в это время произошло именно то, что происходит с людьми сильного характера, которые, часто рискуя своей жизнью и попадая в безвыходное положение, не то что свыкаются с этим, а всем своим существом сознают, что выход из этого положения не в волнениях, не в переживаниях, а в напряжении всех своих сил для борьбы с тем, что угрожает жизни, что создает безвыходное положение.

— Идут, товарищ старший лейтенант, — подбежав к Бондарю, доложил посыльный из расчета Вершкова.

Это «идут» сказало Бондарю все. Подхватив автомат, он побежал на восточную опушку. Кусты больно хлестали по лицу, по рукам, а он не чувствовал боли, думая лишь о том, чтобы поскорее увидеть тех, кто «идет». Он ожидал, что вот-вот затрещат выстрелы, засвистят пули, но ни выстрелов, ни свиста пуль не было. «Может, напрасная тревога, — мелькнула надежда, — может, немцы вообще не поняли, откуда их обстреляли, и не знают, что мы в роще».

Но, увидев суровые, сосредоточенные лица пулеметчиков, он понял, что тревога не напрасная.

— Много их, человек двести, — не поворачивая головы, сказал Вершков, — пулеметы есть, а пушек и минометов не видно.

Бондарь присел рядом с Вершковым и метрах в трехстах, прямо перед собой, увидел немцев. Частой цепью они рассыпались по всему ржаному полю и шли, пригибаясь и держа автоматы перед грудью. Позади цепи во ржи то появлялись, то исчезали небольшие группы немцев. Бондарь ожидал, что из цепи выдвинутся несколько разведчиков и пойдут к роще, но вся цепь вдруг залегла, метров двести не дойдя до рощи, и сразу же все ржаное поле засверкало вспышками, треск автоматных и пулеметных очередей смешался со свистом и визгом пуль.

«Это настоящие каратели, — едва успев нырнуть в окоп, подумал Бондарь, — так они с нашими партизанами расправляются».

Он хотел поднять голову, выглянуть из окопа — и не смог. Рассекаемый пулями воздух над окопами дрожал и колебался.

«Все пропало, — с ужасом подумал Бондарь, — никто не сможет даже головы поднять. Так и ворвутся они в окопы и в упор перестреляют всех».

Сидевший рядом с ним Вершков приподнялся и, ойкнув, тут же упал в окоп.

— Что? — вскрикнул Бондарь.

— Ухо, кажется…

— Дайте перевяжу.

— Вытерплю, потом, — ответил Вершков, — перебьют всех.

По тому, как приближался треск автоматов и пулеметов, Бондарь понял, что немцы продвигаются к роще.

— Огонь! — закричал он и рванулся из окопа.

Что-то горячее с огромной силой толкнуло его назад, и он свалился в окоп.

— Огонь! — прокричал он, уже лежа в окопе. Однако никто, кроме Вершкова, не услышал его.