Люди и чудовища

Если бы только он мог спросить о ней у господина Митрила… Но это будет означать конец дружбы с Нитой. А ведь она спасла его жизнь.

«Если папа узнает, что я залезла в крепость с Эхом, он меня лет на сто дома запрет! Пообещай, что никому не скажешь!» — сказала она, когда они шли ночью по степи.

«Если хочешь, я именами богов могу поклясться,» — предложил он тогда.

«Нет!» — отказалась Нита быстро и даже испуганно. — «Не надо призывать богов. Нечего им тут… Так пообещай, без клятв».

Он пообещал. А потом они вместе придумали версию для полуэльфа — и для остальных. Это была хорошая версия, краткая и простая…

— Господин Митрил, я пойду наверх. Ночь уже заканчивается.

— Хм? — взрослый посмотрел на него с задумчивым интересом. — Клонит в сон? Скажи сперва, ты испугался, увидев духов? Взрослые имперцы, бывало, падали в обморок, просто заметив Волну вдали.

— Ну… Если бы они захотели меня убить, я бы испугался. А так… Нет, наверное.

Полуэльф кивнул, будто не Альмару, а самому себе. Будто Альмар только что подтвердил какое-то невысказанное предположение.

— Почему вы спросили?

— Стало интересно, настолько в этом ты похож на отца. Арон не умел бояться по-настоящему.

* * *

Ночь еще длилась. Скоро начнется первая снежная буря — даже без Волны Мэа-таэль знал бы о ее приближении. Знал по тому, как привычно покалывало кожу на ладонях, как изменился воздух, примешав к обычным степным запахам новый, ядовито-снежный. Конечно, ни кочевникам, ни местным животным и птицам яд бурь был не страшен. Только чужакам.

Впрочем, даже рожденные в Великой Степи люди избегали попадаться на пути таких бурь — не нужен яд, чтобы во время метели потерять дорогу, лишиться коня и, в конце концов, погибнуть.

Вот в воздухе появились первые снежинки, пока безвредные. Мэа-таэль подставил ладонь, ловя их, и от человеческого тепла они растеклись каплями.

Встречи с матерью он не ожидал, и сейчас в душе царил разброд. Вновь всколыхнулось застарелое чувство вины — из-за него она погибла. Вновь Мэа-таэль прошептал старую клятву — отомстить отцу; не убить — материнский запрет держал крепко — но превратить его жизнь в пытку. Эльфы ведь живут долго, так пусть и он живет — и мучается. Мэа-таэль позаботиться об этом.

Почти все было продумано, план почти готов к запуску. Оставались лишь немногие мелочи, детали…

Снег пошел гуще, ядом запахло сильнее. Надо было подняться наверх, закрыть ставни — если Альмар еще не догадался это сделать.

Губы Мэа-таэля тронула невеселая усмешка — мальчик одновременно и походил, и не походил на своего отца. Вот он заподозрил, что те, кто набивался к нему в друзья, на самом деле пытались заманить его в ловушку, пытались, вероятно, убить — и что? Где гнев? Где желание поквитаться? Мэа-таэль увидел тогда в его глазах лишь непонимание — «за что»? Видел растерянность — «чего ждать дальше»?

Слишком мягок, слишком… не мстителен.

Арон — нет, Арон был не таков. Все зло, сделанное ему, он запоминал надолго — и отвечал тем же. Не в мелочах — мелочные прегрешения против себя он прощал легко — но в серьезных делах. А попытка заманить в ловушку была делом серьезным.

Глава 12 (окончание)

Господин Митрил остался стоять внизу, о чем-то вновь задумавшись, и Альмар поторопился наверх. Потусторонний свет от Волны ушел, когда армия духов устремилась дальше, но луна то и дело пробивалась сквозь полосы облаков, позволив мальчику разглядеть то, что дала ему Нита.

Ремешок.

Короткий тонкий кожаный ремешок, порядком потрепанный на краях. Для амулета он казался слишком… Разве бывают настолько неказисто выглядящие амулеты?

Альмар повертел ремешок в руке, прикидывая, что с ним делать. Потом снял сапог, закатал штанину и повязал амулет вокруг щиколотки. Незаметно и не потеряется. Знать бы еще, какой от него может быть толк?

Потом мальчик свернулся на циновке, служившей ему вместо постели, натянул повыше одеяло. О многом хотелось подумать, но сон манил сильнее…

В небе вновь рядом стояли солнце и луна. И вновь куда-то вдаль шли люди, покрытые серебристым налетом, таким же, какой был на черепах найденных в степи бесов.

Людей было много. Невообразимо много — Альмар стоял на холме, единственном холме на этой бесконечной равнине, и смотрел на монотонно движущуюся вереницу, которая начиналась за одним горизонтом и уходила к другому.