Здесь мы подходим к одному загадочному обстоятельству. Приблизительно в середине 1950‐х годов здоровье Гончаровой резко пошатнулось. В это время в связи с падением «железного занавеса» в Париж приезжают визитеры из СССР, которые навещают двух старых, но не забытых на родине художников. Их воспоминания рисуют печальную картину угасания, слабости и болезни. Особенно впечатляет рассказ писателя В. Г. Лидина о посещении Гончаровой: «Ее бедные… руки были скрючены от ревматизма, и вся она была высохшая, как бы еле существующая»[832]. Художница признавалась: «Конечно, писать картины я уже не могу, но я беру карандаш в обе руки и рисую»[833]. Правда, Лидин видел Гончарову за год до ее смерти, то есть осенью 1961 года. Но есть и более ранние свидетельства.
В письме Льву Жегину от 28 августа 1957 года Ларионов жаловался: «Раньше был болен я уже 7 лет, а теперь уже год, как также больна Наташа и может еле двигаться…»[834]; «У нее страшный ревматизм»[835]. Однако Ларионов неточен. Гончарова не могла тяжело болеть целый год, поскольку в январе–феврале того же 1957‐го вместе с ним работала в Монте-Карло, где оформила семь балетов[836].
Георгий Костаки вспоминал о своем визите к художникам, состоявшемся, по его словам, «в середине 1950‐х годов»: «Гончарова, когда я пришел, сидела за натюрмортом и кисть держала двумя руками, одной рукой она писать уже не могла»[837]. Приезд Давида Бурлюка точно зафиксирован в дневнике его жены Маруси – он состоялся в начале декабря 1957 года: «Наталья лежала, укрывшись серыми от пыли лохмотьями, согнутая радикулитом, для нее составляло трудность сделать несколько шагов»[838]. Скрюченные, деформированные руки Гончаровой вспоминает и М. Шамо, навестившая художников в 1961 году по случаю их 80-летнего юбилея.
Если подсчитать общее количество картин обеих групп, находящихся не только в Третьяковской галерее, но и в других собраниях, то их окажется не менее пятидесяти. Получается, что в те самые 1957–1958 годы, когда ее видели тяжело больной, Гончарова смогла создать несколько десятков полотен, многие из которых довольно большого размера. Возможно ли это?
Г. Г. Поспелов в устной беседе высказал предположение, что картины обеих групп написаны раньше, а авторская датировка и привязка к космической серии были сделаны Гончаровой задним числом. Эта гипотеза не лишена оснований. Мистификация в вопросах датировок свойственна Гончаровой почти в той же степени, что и Ларионову, а в поздние годы к «идейным» мотивам прибавилась забота о продаже произведений. Картина «Закат» из космической серии на обороте имеет авторскую дату «1930»; композиции под названием «Пространство» («Spazio»), очень похожие на работы из ГТГ, Гончарова экспонировала в 1961 году с датами «1944» и «1947»[839]. На оборотах нескольких поздних лучизмов стоят наклейки прижизненных выставок с датами «1914» и «1916».
В связи с этим было решено проверить датировку картин из двух указанных групп с помощью анализа красочного состава по методике петербургских исследователей А. В. Крусанова, Е. В. Баснер и С. Б. Фелицына. Она основана на определении наличия в красочном слое радионуклида 137Cs, появившегося в природной среде лишь в середине ХХ столетия в результате развития атомной энергетики и проведения ядерных испытаний. Анализ двух картин (одна относилась к космической серии, другая – уже упоминавшиеся «Подсолнухи») показал, что обе они, безусловно, выполнены «позднее середины ХX века»[840].
И все же хотелось найти какие-то свидетельства, документальные подтверждения этого непостижимого факта. Что-то, позволяющее реально представить себе, каким образом тяжелобольная художница преклонных лет создавала уверенные, наполненные энергией полотна.
Нельзя сказать, что случай Гончаровой уникален. Как известно, Огюст Ренуар писал до последнего дня жизни, будучи неподвижным и не удерживая в руке почти никаких предметов, кроме кисти. Если бы его сын не оставил подробного описания того, как это происходило[841], поверить в работоспособность старого мастера было бы невозможно.
К сожалению, никто не описал работу Гончаровой в последние годы ее жизни. Даже рассказ очевидца, относящийся непосредственно к периоду создания космической серии, скорее констатирует, чем объясняет это фантастическое явление.
В октябре 1958 года Гончарову и Ларионова посетил Вадим Рындин, в то время главный художник гастролировавшего в Париже Большого театра. Сразу же по возвращении из Парижа (15 октября) он рассказал о своих впечатлениях на собрании в Союзе художников: