Люди и измы. К истории авангарда

В 1908 году актуальной задачей для молодых русских художников стал переход от импрессионистической «светописи» (выражение Малевича) к новой цветовой системе, которую продемонстрировала этапная выставка Салон «Золотого руна». Ларионову, органически привязанному к натуре, предстояло либо изменить метод работы, либо отыскать в натуре подходящие мотивы для выражения нового цветового ощущения, как это сделал Ван Гог, отправившись в Арль, чтобы найти там краски японцев. Ларионову такие мотивы подвернулись очень скоро – во время очередных летних каникул, которые он обычно проводил в родном городе. Оказалось, что впечатления от южной природы и провинциального быта легко «переводятся» на красочный язык французов. Потому так органично смотрится его «Цыганка» (1908–1909[314], частное собрание): она не кажется имитацией чужого стиля и лишена прямых цитат. Гогеновское начало заметно в жанровой принадлежности – до 1908 года Ларионов писал преимущественно пейзажи, – в композиции и колорите, особенно в золотом, насыщенном солнцем пространстве фона. Но есть и явное расхождение с первоисточником: Ларионов вносит в гогеновский жанр динамику и элемент прозаизации, особенно очевидный в трактовке персонажей. С другой стороны, он отвергает все то, что связывает Гогена с мифотворчеством: атмосферу таинственности, сакральные подтексты, «музыкальность» и суггестивность, по сути, игнорируя самый дух искусства великого француза. Что же остается? Во-первых, некоторая экзотика (для чего взята именно цыганка, а не рядовая и неприметная жительница провинции): она служит снятию привычного представления о бытовой сцене из народной жизни. Во-вторых, «синтетический» стиль – он больше соответствует мотиву, чем свободная красочность фовизма. Как и Гоген, Ларионов еще не порывает с натурными впечатлениями, отсюда и естественная передача солнечного света, и преувеличенные, но все же увиденные в натуре рефлексы от неба.

Другой подход мы видим в «Проходящей женщине» (1909, Ульяновский областной художественный музей). Формальный импульс здесь гораздо очевиднее, статуарность фигуры, одежда – красная с белым узором – и розовая земля выглядят как цитаты из Гогена. Но появляется и нечто противоречащее его стилю: жесткий, угловатый рисунок, резко формализованные рефлексы и уж совсем необычная деталь – кубизация форм лица женщины, типологически родственной скорее персонажам Наталии Гончаровой. (Любопытно, что абрис головы здесь геометризирован точно так же, как головы гончаровских крестьянок на картине «Посадка картофеля», 1909, Центр Помпиду.) Цветные треугольники, «строящие» лицо, выглядят каким-то вставным элементом, не поддержанным другими формами. Партон объяснял это воздействием «Дриады» и «Фермерши» Пикассо (обе – 1908, ГЭ)[315], но в 1909 году Ларионов мог видеть у Щукина только «Даму с веером» (1909, ГМИИ им. А. С. Пушкина)[316]. Знакомство с ней не могло быть продолжительным, поскольку уже в декабре Ларионов экспонировал «Проходящую женщину» на выставке «Золотое руно»[317]. Вероятно, этим объясняется некоторая искусственность ее стилистики: мы видим скорее фантазии на тему кубизма, чем проникновение в его суть.