В дополнение к этому 20 июля 1720 г. коллегия приняла также решение образовать в надворных судах особые структурные подразделения во главе с одним из судей, в которых бы сосредоточилось рассмотрение «фискалных дел». Впрочем, эта весьма разумная организационная мера так и не была претворена в жизнь.
Пришедший в полное отчаяние Алексей Нестеров подал в ноябре 1720 г. в Сенат пространное доношение, в котором предложил вообще изъять возникшие по фискальским доношениям уголовные дела из производства судов общей юрисдикции (где они в самом деле «тонули» в безбрежной массе прочих дел). Вместо этого А. Я. Нестеров предложил создать иерархию особых судов, которые специализировались бы только на разбирательстве «фискалных дел»[876]
. Проект обер-фискала не нашел, однако, поддержки у сенаторов.Не приходится в итоге удивляться, встречая среди архивных документов, скажем, посвященное судьбе «фискалных дел» тревожное доношение нижегородского вице-губернатора Ю. А. Ржевского от 3 июля 1721 г. В нем Юрий Ржевский сообщил Юстиц-коллегии, что своевременно переданные из губернской канцелярии в местный надворный суд дела по фискальским доношениям «
Дополнительным фактором, неблагоприятно сказавшимся на деятельности фискальского надзора, явились и внутриведомственные коллизии. Бесстрашный и неутомимый фискал, Алексей Нестеров не сумел, однако, в полной мере отладить взаимодействие с подчиненными. К началу 1720‐х гг. открытый характер приобрели конфликты Алексея Яковлевича с влиятельным петербургским провинциал-фискалом Алексеем Негановским, с энергичным и авантюрным М. А. Косым. В таком вот незавидном положении застало отечественную фискальскую службу учреждение еще одного надзорного органа — прокуратуры.
Основанная 12 января 1722 г. российская прокуратура заполучила идентичный с фискальской службой круг деятельности — общий надзор за соблюдением законности. Вместе с тем в устройстве, задачах и статусе обоих учреждений проступили и несходства. Во-первых, в отличие от фискалов, организация которых строилась по территориальному принципу, прокуроры прикреплялись к учреждениям.
Во-вторых, если фискалы выявляли уже состоявшиеся нарушения закона (и осуществляли тем самым надзор стадиально последующий), прокуроры имели первоочередную задачу блокировать неправомерное административное или судебное решение в фазе его вынесения, не допуская практической реализации. Иными словами, прокурорский надзор носил предварительный характер. В-третьих, если фискальская служба подчинялась центральной власти, то прокуратура — непосредственно власти верховной.
Нельзя также не констатировать, что сами межведомственные отношения прокуроров и фискалов оказались прописаны в базисном законе «Должность генерала-прокурора» (что в редакции от 27 января, что от 27 апреля 1722 г.) совершенно невнятно. Из формулировок п. 4 и 7 закона следовало, что в компетенцию прокуратуры входило осуществление надзора за фискалами, а также представление их доношений в поднадзорные учреждения. При этом подчиненность фискальской службы генерал-прокурору напрямую не оговаривалась ни в одном установлении «Должности…».
Таким образом, согласно букве закона от 27 января — 27 апреля, прокуратура выступала в большей мере как чисто бюрократический посредник между фискалами и уполномоченными рассматривать их доношения учреждениями. В законе декларировалось определенное доминирование прокуратуры над фискальской службой — главным образом как инстанции надзора. В то же время такое доминирование отчасти компенсировалось закрепленной в том же п. 7 закона встречной прерогативой фискалов производить надзор за прокурорами коллегий и надворных судов.
Не вызывает сомнений, что Петр I стремился взаимодополнить деятельность обоих видов надзора. Однако не менее очевидно, что в 1722 г. формула подобного взаимодополнения у монарха так и не сложилась. Началась недолгая эпоха сосуществования фискалов и прокуроров.
Между тем в год основания прокуратуры фискальская служба России испытала серьезные потрясения. В тот год столичную и региональную бюрократию изрядно взбудоражило «дело фискалов». Завязавшееся еще в 1718 г. по жалобе ярославца Ивана Сутягина на провинциал-фискала С. Ф. Попцова (и почти «похороненное» затем в Ярославском надворном суде) это дело в марте 1722 г. стало известно Петру I, который направил его для досудебного разбирательства в генерал-прокуратуру Сената[878]
.