Люди, лодки, море Александра Покровского

Ответ: Мухи пересчитаны – количество соответствует.

Запрос: Кокпит грязный – для свиней не годится!

Ответ: Кокпит вымыт – для свиней годится.

Запрос: На приборной доске замечены три таракана.

Ответ: Один убит, один ранен, одному удалось уйти.

Запрос: У капитана Эванса подтекает патрубок.

Оставлено без комментариев.

***

В Москве я был вместе с Колей – поэтом, прозаиком, интеллектуалом, как написано в его визитке, членом ПЭН-клуба.

Люблю Колю уже только за то, что он не помнит наизусть ни одного своего стихотворения, а то б он их все время читал – а так, ни к селу, ни к месту, он вдруг наизусть читает Анненского и Мандельштама, но, слава Богу, тоже отрывками. А люди замирают и слушают, как бродячие собаки, когда среди повальной вони до них доносятся вкусные мясные ароматы.

Коле должны были вручать премию Андрея Белова (Серова, Спелова, Прелова, Смелова). Ему не вручили премию Андрея Белова (Серова и Спелова), потому что ее вручили поэту (можно я его назову Эммануилом Косым, потому что не помню его имени, которое все равно обречено на забвение) за стихотворение о том, как он мечтает, что у него не было ног, но был хуй до полу.

После чего Коля слегка выпил и чуть не опоздал на поезд, и уже в вагоне всем раздавал свои визитки, где было написано, что он интеллектуал и прозаик. Потом он спросил себе пива, а утром без моей помощи не мог найти штанов.

Мы подъехали к Питеру. Рельсы Октябрьской железной дороги рядом с этим фантастическим городом были проложены среди свалки различных отходов, в середине которых я заметил огромную лохань с надписью «МУСОР!»

«В этом городе, – заметил Коля, – Достоевский написал «Братья Карамазовы». На что я ему заметил, что Питер всегда тяготел к мужскому началу, и в Москве он написал бы «Сестры Карамазовы».

«Потрясающее место!» – сказал Коля, и я не мог с ним не согласиться.

***

Сегодня я в ванне вдруг заметил, что человеческий палец обладает уникальным устройством! Как он легко сжимает что-то и разжимает! И как здорово все эти сочленения движутся – дивная механика – раз! два! раз-з-з! д-ва-а-а!!! За этим занятием меня обнаружила жена. «Воздух, что ли, скребешь!» – сказала она.

***

Меня попросили написать автобиографию для сайта «Личности Санкт-Петербурга». Ну, я и навалял.

«Покровский никогда не рождался. И уж совершенно точно, он не мог этого сделать 27 ноября 1952 года в городе Баку в семье электрика. В 1970 году он не поступал в Каспийское высшее военно-морское училище имени С. М. Кирова на химический факультет, который не заканчивал в 1975 году, после чего не попадал по распределению на Северный флот, где после незначительных мытарств не занимал с января 1976 года должность начхима подводной лодки 31 дивизии. В поселке Гаджиево он никогда не жил. И все это продолжалось до 1985 года. После чего он не уходил в Северодвинск на порезку лодки, откуда не переводился в Питер в 1-й институт, где не служил до 1991 года и до своего увольнения в запас по сокращению штатов.

Нет, конечно, такой человек был, и его можно увидеть на фотографии, и все это он прошел, но не мог он совершенно без всякого литературного образования, делая обычно в рапорте по четыре грамматические ошибки, написать около семи книг. Какие это книги? Это, прежде всего, «Мерлезонский балет», «Расстрелять», «Расстрелять-2», «Бегемот», «72 метра», «Каюта», «Кот». Такого не может быть. Написавший в 17 лет в заявлении в приемную комиссию: «Хочу быть офецером» – после чего его спросили: «А сколько у вас по русскому?» – «Четыре». – «Похоже», – не мог написать книги, являющиеся оправданием существования целого поколения подводников. И не только их. Аудитория более 6 миллионов. Согласитесь, человек, до 1990 года считавший, что слово «шинель» пишется через «е», не мог изобрести флотский язык. Конечно, изобретение языка – это, может быть, сильно сказано, и на флоте всегда был свой язык, но теперь-то они говорят так, как написано в этих книгах. Не кажется ли вам странным то обстоятельство, что в перечисленных произведениях, а также в письмах, используется 18 тысяч слов. Мало того, им изобретены сотни новых слов. И это в то время, когда наука считает доказанным тот факт, что одному человеку под силу использование только 12 тысяч. Согласитесь, от книги к книге меняется интонация, язык обретает новые оттенки, наконец, изменяется стиль письма. Возьмите такие произведения, как «Минуя Делос», «Аршин мал алан», «Фонтанная часть» в книге «Расстрелять-2». Не кажется ли вам, что они написаны разными людьми? А чего стоит изобретение короткой строчки, когда длинное, трудно читаемое предложение, произвольно разбивается на короткие отрезки, размещаемые друг под другом, как это сделано в «Бегемоте». А «Каюта»? Критики пребывают в недоумении. Что это? Проза, поэзия? Или переход одного в другое? Может, это баллада? Или это новый жанр, задевающий читателя за живое?

А его «Кот», снабженный 216 рисуночками, которые, как уверяют, он нарисовал за два дня. А стихи в тексте того же самого произведения, написанные на тарабарщине. Ведь ее еще надо изобрести.