Люди на болоте. Дыхание грозы

- Вот черти, как с ума сошли, - пожаловался по-стариковски Глушак,

когда люди подбежали. - Тащите их, дурней этих!.. Степанко, отойди! Без

тебя теперь обойдутся!..

Мужчины, среди которых был и Ларивон, бросились разнимать дерущихся.

Степан сам отступил. Дятлиху также легко оттянули, а Василь и Евхим не

давались, хватали, молотили один другого кулаками, хрипели, угрожали.

- Эх, вояки! - загибал назад Евхиму руку Миканор. - Не выпускай! -

приказал он Хоне, державшему Евхима сзади.

- Как черти! Недолго и до смерти!.. - бегала вокруг испуганная Сорока.

Она кричала, созывала: - Сюда! Убивают!

В горячке Василь Андрею Рудому, который отрывал его от чубатого, так

двинул в челюсть, что тот застонал и отскочил, со страхом щупая челюсть

ладонями...

Семеро мужчин едва разняли их. Но и после этого с трудом могли

удержать: Евхим и Василь стремились снова сцепиться, рвались один к

другому, кричали:

- Ну, гляди ж, попадись теперь, удод! Поймаю где-нибудь!

- Сам гляди, хряк! Чтоб... сам не попался!..

- Эх, брандспойта нету с холодной водой! - сказал Хоня. - Чтобы

остудить.

Мать ломала руки, причитала возле Василя, как возле покойника:

- А сыночек мой!.. А божечко!.. А что ж они с тобой сделали!.. Дитятко

ж ты мое!..

- Евхимко, будь хоть ты умный! - советовал сыну старый Глушак. Все по

его виду могли судить, как их обидели.

И как ему не нужна беда эта - только разве он виноват? ..

Дятлиха возмутилась:

- Ах ты гнилая зараза! "Умный"! Бить помогал, а теперь - умный! - Она

заголосила- - Сыночек ты мой!..

- Не трогай, Евхимко! Беды не оберешься! Видишь!.. - терпел неправду от

Дятлихи Глушак. - Сами начали и сами же винят.

Но Евхим не слушал ничего, грозился:

- Смочишь еще землю кровью, удод!..

- Корч поганый! Сам смотри!..

Народу вокруг собиралось все больше. Подошли Дубодел и Зубрич,

протиснулись вперед. Дубодел - решительно, важно.

Зубрич - мягко, осторожно.

- Что тут такое? - строго окинул глазами Василя, Евхима и остальных

Дубодел.

- Еще немного - так поубивали б друг друга! - выскочила вперед Сорока.

По тому, как она сказала это, как покачала головой, видно было: такой

ужас, такой ужас!

- Почему это произошло? - Дубодел взглядом приказывал Василю отвечать.

Кровь текла Василю в глаза. Он оттолкнул, мать, которая лезла помочь,

вытер лоб черной ладонью, почувствовал, как щемит рваная кожа. Боль

сменилась обидой, злобой, которые жгли теперь, кажется, еще сильнее, чем

до драки.

Ответил за него старый Глушак:

- Чужое поле хотел захватить силой! Против советского закона! Против

сельсовета!..

- Сразу уж и против советской власти! - ехидно подхватил Миканор.

- Не против! - отозвался Василь.

- А если и против! Если бы и вспахал сам! - набросилась на Глушака

Дятлиха. - Так за это бить надо? Убивать до смерти?

- Никто его не убивал! Сам он Евхима чуть на тот свет не отправил!

- Сам? - Дятлиха запричитала, заголосила как только могла. Все

понимали, что своими причитаниями она пробует защитить, спасти сына.

- Замолчите, тетка! Еще не знаете, что будет! - попробовал успокоить ее

Хоня, но она запричитала еще сильнее.

Зайчик улучил момент, весело вставил:

- Вот и начался, деточки, передел!

Засмеялся только Ларивон. Но и он тут же взглянул на Евхима и смолк.

Никому больше Зайчикова шутка, видно, не показалась смешной.

5

- Может, они пускай идут по хатам, - сказал Дубоделу и уполномоченному

Миканор. - Потом разберемся. А то ведь - начали работу, собрали столько

народу. К делу надо вернуться...

- Правильно! Время дорого! - поддержал его уполномоченный, и Дубодел со

всей строгостью приказал Василю и Евхиму:

- Завтра явитесь в сельсовет! Рано! На расследование!

- Я только должен на несколько минут задержать их, - вмешался опять -

вежливо и вместе с тем строго - уполномоченный. - Для предварительного

выяснения обстоятельств и причин. - Он кивнул Миканору и Дубоделу: -

Продолжайте пока без меня.

Как только люди начали расходиться, Дятлиха, притихшая было, услышав,

что говорят о судьбе Василя, опять запричитала. Зубрич, как мог, наспех

допросил ее, перебивая, кивая в знак согласия: так, так, понятно, - мягко

сказал, что она может идти. Дятлиха, однако, не послушалась, начала

причитать снова, и уполномоченный пригрозил, что плачем своим она только

помешает справедливо разобраться в поступке сына. Повредит сыну...

Вслед за этим уполномоченный так же, догадливо кивая головой, быстро

допросил Степана и старого Глушака и разрешил обоим уйти. Но и они, как и

мать Василя, в деревню не пошли, отступили на каких-нибудь сто шагов и

остановились, наблюдая за тем, что будет дальше...

Они не слышали, что говорил уполномоченный Василю и Евхиму. Но,

казалось им, держался он с обоими иначе: не кивал в ответ, засунув руки в

карманы, выпрямился важно, строго и все будто чем-то угрожал,

немилостивый, неподступный. И Дятлиха и Глушак не на шутку тревожились.

Зубрич, оставшись с Василем и Евхимом, заговорил не сразу. Засунув руки

в карманы, внимательно, как-то пронизывающе, рассматривал сначала одного,

потом другого и не спешил выкладывать, что таилось в его голове.

Долгодолго, казалось обоим, молчал - аж терпеть трудно было это молчание.