Люди Огненного Кольца

Часа через три пыльной и нервной езды Коля высадил меня в душных зарослях бамбука и, пожелав успехов, уехал. Фары высветили на миг участок взрытой давними ливнями дороги и сразу же ударил столь неистовый и великий гром жаб, обитающих в ближайших болотах, что сердце мое сжалось, и я, как с родной, раскланялся с худощавой женщиной, которая вышла из бамбуков, неторопливо повязывая на голове светлый, аккуратно выглаженный платок.

— Знаю, знаю! — замахала она руками. — Домик ты ищешь! Вот они, рядом, домики, выбирай любой. Самый лучший, конечно, тот, который рядом с моим стоит — у меня и молоко брать можно. Правда, печка после землетрясения в том домике лопнула, но поправить ее можно, ведь в домике том все проезжие, когда бортов на Сахалин нет, останавливаются.

Дом, о котором говорила тетя Лиза, был длинный и низкий. Я почти касался головой черного, как ночь, потолка, но зато комнат в доме было навалом. Я выбрал самую чистую, на полу которой валялись старенькие носки и флакон из-под одеколона.

Я вымыл полы и затянул окна прозрачной синтетикой. И только тогда до меня наконец дошло — это же  м о й  дом! Дом, в котором, ожидая шефа, я буду варить кофе и писать первый остерн!

Тетрадь вторая. ГОСТИ В ПАРК-ОТЕЛЕ

Нюшкины странности. Разведчики Огненного Кольца. Дух бочки. «Тетрадь первая. Парк-отель…»

Дом мой мне нравился.

Кроме меня жили в нем мотыли, пауки, залетали в окне божьи коровки. Мотыли и коровки ползали где хотели, пауки предпочитали дальний угол, и никто с ними не дружил. Сутками сидели они в центре алюминиево отливающей паутины я чего-то ждали.

Поговорив с продавцом местного ларька, я принес домой несколько пустых жестяных банок, в которых решил хранить продукты, потому что уже вторую ночь под полом моего отеля выжидательно скреблась крыса. Тетя Лиза оценила мои тревоги и подтвердила их. Так в моем доме появился еще один обитатель — кошка Нюшка, которая была не только пушистая и добрая, но еще и умела плакать. Я не сразу узнал об этом, а тетя Лиза не удосужилась предупредить, вот и разбудили меня среди ночи странные звуки. Сразу подумалось: примета не из лучших. И точно! В тот же день, нарушив спокойствие душной долины, спустился с безоблачных высот самолет Ан-24 и сошли с его борта пять друзей, сотрудников тектонической лаборатории: сам Омельченко, Сеня Грабков, Коля Харченко, Мельник, а с ними сорокапятилетний экономист Жук, работавший до того в бухгалтерии. Ему крупно не повезло, он никогда не бывал на полевых работах. Но в мое отсутствие прибыла, оказывается, в институт ревизионная комиссия, и ее председатель, обратив внимание на то, что в бухгалтерии трудятся сразу два брата по фамилии Жук, заметил директору:

— Не слишком ли это? Два жука на одну бухгалтерию?

Плохих чувств к братьям он не испытывая, во наш осторожный директор не медля перевел младшего Жука в лаборанты.

— Ты услышишь, Роберт Иванович, голос Огненного Кольца, — объяснял Жуку толстый и добродушный Омельченко, заведующий лабораторией, в которую попал Жук. — Рано или поздно голос Огненного Кольца нужно услышать, а иначе — зачем тут жить? А тянется Огненное Кольцо, Роберт Иванович, почти до экватора, и тебе это надо усечь, иначе — что ты расскажешь своим внучатам, когда, облепив твои колени, они будут кричать: дед, а как вулканы извергаются?.. Не будешь же ты их сравнивать, вулканы, с пивной бутылкой, ведь правда?

— А вот и Тропинин! — обрадовался Омельченко. — Иди к нам, мы приехали. Вот тебе от шефа привет, а вот его просьба — поселить нас в каком-нибудь домике.

— Домик есть, — осторожно ответил я. — Но надолго ли вы?

— Ну нет! Больше трех дней не задержимся! Нас катер будет в Отрадном ждать — маршрут у нас долгий, успеть бы до осени справиться… Так что — три дня, чтобы отдохнуть нам перед работой, но, конечно, по-настоящему отдохнуть!

…— Капитальщик, — загадочно произнес Омельченко, поедая икру и поглядывая на капитально отдыхающего Грабкова. — Дай-ка мне, Коля, рекламки, должен же я их как-то использовать.

Коля кивнул.

Не торопясь, обсуждая каждый свой шаг, даже отвлекаясь на чай, они обклеили ничего не подозревающего, обнаженного, как Адам, Грабкова рекламками новой монографии Омельченко, посвященной кулисным структурам восточных островных дуг. Всё обклеили: и стыд, и спину, и грудь. На пятках Сени рекламки, правда, почему-то не держались, поэтому Коля химическим карандашом написал на них имя Грабкова, чтобы мы не перепутали его случайно с какой-нибудь недвижимостью. Когда Коля писал, Сеня стал судорожно сжимать пальцы. Омельченко добродушно попросил:

— Полегче, Коля. Не нажимай! Это же не забор, это же пятка нашего коллеги!

Только положительный Мельник не одобрял игру шефа. Мельник бросал курить. Каждые два часа он глотал болгарскую пилюлю «Табекс», потом закуривал и пояснял: