ЛЮДИ СОВЕТСКОЙ ТЮРЬМЫ

Больше всех страдает от голода Петька Бычок, хотя в общей подследственной он сравнительно недавно, всего лишь две недели. За это время ему только один раз удалось получить через тюремную баню, от уголовников с "воли", тайную передачу: полтора килограмма хлеба. Его огромному телу требуется значительно больше пищи, чем другим заключенным, но он не имеет права даже на ежедневную "пайковую добавку" в 50 граммов хлеба и 10 граммов сахара. Такую "добавку" получают лишь те, которые "во всем сознались", т. е. дали все требуемые от них следователями показания. С каждым днем лунообразная физиономия "короля медвежатников" худеет все больше и кожа на ней обвисает складками.

Первыми двумя "пайками", полученными в этой камере, я поделился с ним, отломив от каждой по кусочку хлеба. Он с жадностью проглотил их, но от третьего отказался.

— Больше не возьму. Тебе самому нехватает… Большинство заключенных 300 граммов хлеба растягивает на весь день, деля его на три раза, но особенно изголодавшиеся, в том числе и Петька, съедают "пай" утром и подтягивают животы веревками до следующего дня.

Состав камеры удивительно разнообразен. Здесь собрана разноцветная человеческая мозаика или, как выразился один заключенный, "карамель-смесь из закрытого распределителя НКВД". Смешаны вместе трудящиеся и бездельники, коммунисты и антикоммунисты, верующие в Бога и безбожники, старики и дети, представители всех главных народов страны и общественных положений в ней.

Профессии заключенных тоже представляют собой мозаику: от секретаря районного комитета партии до клоуна передвижного цирка. Самому старшему здесь 85 лет, а самому молодому — 12; первый из них, — колхозный пастух Назар Лубяной, — обвиняется во вредительстве, а второй, — школьник Боря Липецкий, — арестован "за недонесение" на отца, расстрелянного, как враг народа.

Среди 108 подследственных — 56 коммунистов, 23 комсомольца, а остальные беспартийные. Из смешанной, а вернее стиснутой воедино массы людей выделяются три группы: 8 мелких уголовников, 12 колхозников и 14 евреев, работавших в советской торговой сети. Впрочем, этот состав не постоянный. Почти каждый день в камеру приходят люди или уходят из нее. Сведения, вышеприведенные мною, взяты лишь за три дня: с 15 по 17 декабря 1937 года…

Уголовники, которые, как и многие вообще в камере, уважают и боятся Петьку Бычка, хотели избрать его своим вожаком, но он, в ответ на их предложение, сердито рявкнул:

— Шпанским паханом я никогда не был и не буду! Отскочь!

Дружеские отношения Петьки ко мне вызывали у них зависть и недоумение. Они не могли понять, как это знаменитый "король медвежатников" может дружить с каким-то "задрипанным каэром"…

По "составу преступлений" обитатели общей подследственной — это мелочь вроде меня, из которой энкаведисты хотят сделать крупных "врагов народа", яко5ы состоявших в разнообразных контрреволюционных организациях.

Друг друга подследственные называют "соузниками", но "соузничества "и "союзничества" среди них совсем мало, и Петька вполне прав, когда высказывает свое недовольство камерой в весьма резких выражениях.

Прежде всего, в общей подследственной нет единства, такого, какое, например, было в описанных мною камерах "настоящих" и "социально-близких". Вместо этого, ярко процветают наихудшие виды индивидуализма и эгоизма. Каждый старается добиться чего-то, хотя бы какой-то мелочи для себя за счет другого. В лучшем случае заключенный к "соузнику" относится, как к чужому человеку, а в худшем — осуществляет на практике древне-римскую поговорку: "Человек человеку волк". Основа камерной морали выражена формулой, творцами которой является коммунистическое большинство подследственных:

— Скорее ешь соседа, пока он тебя не съел. Коммунистам принадлежит авторство и другого выражения, прочно вошедшего в быт камеры:

— Совесть — понятие растяжимое, а честностью в тюрьме не проживешь.

Эти аморальные правила не признают лишь несколько заключенных, верующих в Бога и еще не совсем утративших чувства человечности. Они каждый День молятся Богу и стараются не обижать "соузников", а иногда даже и помогают им.

Почти половина камеры состоит из "признавшихся во всем". Между ними и непризнающимися существует жесточайший антагонизм. Первые ненавидят последних за то, что они "смеют не признаваться", а последние завидуют первым, получающим от следователей "поощрительные премии" в виде хлеба, колбасы» сахара и папирос. По указаниям следователей, "признавшиеся" ведут среди непризнающихся постоянную и очень назойливую агитацию. Весь день в камере звучат такие, например, фразы:

— Ну, чего ты, дурак, не признаешься? Ведь все равно показания из тебя выбьют. Выхода, браток, нет. Крышка нам всем. Так зачем тянуть? Если ты сам признаешься без боя, то и следователь к тебе будет хорошо относиться и срок заключения получишь маленький. Признаваться надо, браток. Вот, к примеру, я… и т. д., и т. п.