Люди удачи

У Махмуда гудит в голове от мыслей. Так это Бог или Пауэлл посадил его сюда? Аллах или человек? Он не собирался наговорить так много и не хотел, чтобы ускорили повешение. А вдруг теперь так и будет?

– Ага, ничего.

– Тогда поставь свою подпись. – Он поворачивает блокнот и протягивает Махмуду ручку.

– Последний раз я пишу мое имя, – спокойно говорит Махмуд, выписывая буквы плавно и красиво, чтобы не выдать, как издерганы его нервы. – Идите сейчас, – велит он, не глядя на Пауэлла, закрывает блокнот вместе с ручкой и толкает его от себя по столу.

Пауэлл встает, отбрасывая тень на Махмуда, забирает плащ и молча покидает камеру.

Перкинс и Уилкинсон переглядываются и тяжело выдыхают.

Через несколько минут после ухода Пауэлла Махмуд вдруг в панике понимает, что у него есть что еще добавить к показаниям.

– Мистер Перкинс, у меня есть еще что сказать, вы запишете это для меня?

– Конечно. – В кармане его формы уже лежит блокнот и карандаш.

– Вы готовились?

– Мы обязаны на случай, если понадобится записать что-то важное, что ты скажешь или сделаешь.

– На случай, что я признаюсь в последнюю минуту, или что?

– Да, что-то вроде.

– Этого никогда не будет. Я иду умирать, говоря правду, как я сказал полицейскому.

– Понимаю.

– Ты первый на моей памяти, кто непоколебимо заявляет о своей невиновности, – говорит Уилкинсон, занимая свободный стул у стола. – Большинству под конец хочется излить душу.

– Не знаю, сколько времени это займет, но когда-нибудь они поймут, что повесили не того. Вот увидите. Ладно, мистер Перкинс, пишите…

– Секунду. Только подточу карандаш. – Он поворачивает карандаш, пока кончик графита не становится острым. – Готово.

Махмуд прочищает горло:

– Только одно я теряю в моем деле. Моим защищающим солиситорам и юристам говорили, что мне нечего сказать суду, но, если я выкладываю свои свидетельства перед присяжными, сейчас я бы здесь не был. Но нет ничего хорошего мне рассказывать вам, какие мои свидетельства, которые я не выложил перед судом, потому что уже слишком поздно.

Перкинс поднимает голову, ожидая, что Махмуд передумает и скажет, что это за свидетельства, о которых он не сообщил, но Махмуд переходит на другое.

– Но свидетельства, которые вы принимается от такого Гарольда Кавера, я могу сказать вам кое-что из его свидетельств, потому что он говорил из суда, что видел меня тем вечером у лавки убитой женщины, и еще говорит, что там было много людей, стоящих на улице, но вы можете спросить кого угодно из Кардиффа, какой была погода тем вечером, и никто бы стоять на улице не стал. А если бы много людей стояли на той улице, думаете, кто-то напал бы на ту женщину? Это не мои свидетельства, это я слышал, как Кавер сказал на суде в Суонси, и ваше дело, принимать это или нет. Вот и все. – Махмуд закуривает сигарету из пачки на столе. – Мой английский испортился. – Он улыбается, его рука слегка дрожит, он царапает подсохшую болячку на шее.

Перкинс перечитывает вслух его показания.

– Ты уверен, что не хочешь рассказать про то свидетельство, про которое промолчал раньше?

Это лишь оконфузит его сейчас, ничего он не добьется, объяснив, что все случилось отчасти потому, что он ходил повидаться с той русской и не хотел, чтобы об этом узнала Лора. Он качает головой.

– Зря время тратить.

– Как хочешь. – Перкинс поворачивается к Уилкинсону. – Покажем это начальнику тюрьмы, прежде чем отослать детективу Пауэллу?

– Думаю, так и надо сделать.

Приятное оцепенение, которому Махмуд радовался после визита шейха, рассеялось полностью, и теперь он в постели, под белой простыней, с чем-то вроде морской болезни, от которой выгибаются стены и пол вокруг него. Он вцепляется в подушку, готовый вывернуться наизнанку, закрывает глаза, чтобы сосредоточиться на других мыслях. И выуживает из памяти названия давних судов и портов, в которых он поднялся на их борт.

Какой-то «Форт». «Форт Ла-Прери». А вот Кардифф, Ньюпорт или Лондон? Он помнит, как сидел в ожидании отплытия в пабе, полном сомалийцев, положив себе в ноги одеяло, миску и вещевой мешок. Должно быть, это был «Клуб Рио», где сомалийцы открыто пили виски залпом. Лондон.

«Пенкаррон». Фалмут, Корнуолл, «ступня Англии».

Опять «Форт Ла-Прери». Опять Лондон. Опять «Клуб Рио».

«Форт Лэрд». Лондон. Держался подальше от «Клуба Рио».

«Форт Гленлайон». Лондон. Восемь месяцев. Лора ждала с животом, когда он вернулся.

«Харматтан». Лондон.

«Альхама». Глазго. Единственный раз в Шотландии. Чертовски холодно и враждебно.

«Форт Брунсвик». Лондон. Родился Мервин.

«Северная Британия». Ньюкасл. Всего два месяца. Тоска по дому. Последнее судно.