Или в антивоенном воззвании, обращенном ко всем – восточным и западным – немецким деятелям культуры в начале пятидесятых: «Великий Карфаген воевал трижды. После первой войны он еще был великой державой, после второй – еще обитаемой. После третьей – неразличимой»[239]
. В двух простых предложениях с большой точностью схвачена вся атмосфера тридцатых и пятидесятых годов. И та же искусная краткая ясность проявляется – может быть, даже сильнее – в следующей истории, опубликованной несколько лет назад в одном нью-йоркском журнале. Брехт был в Америке во время московских процессов и, как мы читаем, посетил человека, который оставался левым, но был яростным антисталинистом и активно участвовал в контрпроцессе под эгидой Троцкого. Разговор зашел об очевидной невиновности московских подсудимых, и Брехт после долгой паузы, наконец, сказал: «Чем они невиновнее, тем больше заслуживают смерти». Эта фраза производит шокирующее впечатление. Но что он, в сущности, сказал? Чем они невиновнее в чем? Разумеется, в том, в чем их обвиняют. А в чем их обвиняли? В заговоре против Сталина. Соответственно, именно потому, что они не конспирировали против Сталина и были невиновны в «преступлении», в этой несправедливости была какая-то справедливость. Разве не было прямым долгом «старой гвардии» помешать одному человеку, Сталину, превратить революцию в одно гигантское преступление? Незачем говорить, что хозяин Брехта не понял, что имелось в виду; он возмутился и попросил гостя покинуть его дом. Так, один из редких случаев, когда Брехт высказался против Сталина, пусть в своей издевательски уклончивой манере, пропал впустую. Хотя Брехт не собирался порывать с партией, это едва не случилось – и, оказавшись на улице, он, боюсь, облегченно вздохнул – удача все еще его не оставила[240].