«Люди в верности надежные…». Татарские муфтияты и государство в России (XVIII–XXI века)

Проблема здесь не в том, что представители Русской православной церкви в действительности опасаются угрозы, якобы исходящей от мусульман-неофитов. Вне зависимости от того, к каким богословско-правовым школам ислама принадлежат русские мусульмане, сам факт их существования опровергает педалируемый РПЦ тезис о том, что быть русским – значит быть православным. Если признать, что русские могут быть не только православными, но и мусульманами, буддистами и др., это будет означать сокращение потенциальной клиентской базы для РПЦ (включающей в себя, согласно доктрине «Русского мира»[764], все славянские народы России из бывших республик СССР) и уменьшение того символического капитала, который Московский патриархат умело использует в своих отношениях с государством.

То обстоятельство, что Таджуддин считает ЦДУМ этнической религиозной организацией, претендующей на то, чтобы «окормлять» только мусульман, да и то только часть из них – татар, – в полной мере соответствует интересам РПЦ. Как справедливо отмечал российский публицист из лагеря националистов К. А. Крылов, «практически все граждане РФ, за исключением „традиционных мусульман“, являются своего рода заложниками РПЦ, которая имеет на них не реальные, обоснованные действительным „членством“, а „символические“ права. Поэтому и „торг“ о цене и формах „выкупа“ РПЦ ведет не непосредственно с гражданами, а с государством, которое как бы представляет граждан именно как совокупность»[765].

Принцип «каждый сеет в своем огороде» выражается не только во взаимных обязательствах Московского патриархата и Духовного управления в Уфе не вести миссионерскую работу среди паствы друг друга. Он означает и невмешательство в политику РПЦ, если она не затрагивает непосредственно общины, входящие в состав ЦДУМ. Иными словами, РПЦ и ЦДУМ в 1990‐е гг. фактически поделили религиозный рынок страны. Покупатели сегментируются по этническому признаку: все русские автоматически попадают в категорию потребителей религиозного продукта, предоставляемого Московским патриархатом, а те, кто принадлежит к народам, традиционно исповедующим ислам, являются клиентами ЦДУМ.

В результате введение в школьную программу «Основ православной культуры» в какой-нибудь области России с преимущественно русским населением не вызывает возражений у ЦДУМ, даже если при этом могут игнорироваться права школьников-мусульман. Кроме того, следуя принципу «каждый сеет в своем огороде», ЦДУМ не вмешивается в религиозные дела других мусульманских народов (на Северном Кавказе и др.)[766]. Джентльменское соглашение о разделении сфер влияния между централизованными религиозными организациями мусульман характерно для института муфтията, базирующегося во многом на неписаных правилах, о чем неоднократно говорилось выше.

В марте 2003 г. Президиум ЦДУМ предложил переименовать эту религиозную организацию в Исламское духовное управление мусульман Святой Руси[767], а Таджуддина титуловать Великим муфтием Святой Руси[768]. Инициатива не была поддержана властями. Это предложение вновь прозвучало на следующий год из уст сподвижников Таджуддина – руководителей региональных муфтиятов в структуре ЦДУМ Ф. Салмана и М. Хузина[769].

На первый взгляд, этот ребрендинг выглядел как демонстрация лояльности Таджуддина и возглавляемого им ЦДУМ к Московскому патриархату. Однако не стоит недооценивать Верховного муфтия и рассматривать его поступки исключительно как иррациональные, как это делают некоторые мусульманские авторы[770]. Таджуддин – опытный стратег, и за попыткой сменить вывеску скрывалось нечто большее, чем просто желание продемонстрировать лояльность к РПЦ:

Идею новой трактовки православно-патриотического понятия «Святая Русь» Таджуддин обкатывал давно, выступая на различных межконфессиональных мероприятиях с участием высших иерархов РПЦ МП. Причем было совершенно непонятно, хочет ли он этим как-то особо угодить Патриарху (у которого, как благочестивый православный мирянин, муфтий при всякой встрече испрашивал благословения) и православному большинству населения России, или он стремится перетолковать термин «Святая Русь» в неприемлемом для православных смысле – в смысле, близком к пропагандируемой его оппонентами идее «русского ислама» (хотя последнее маловероятно)[771].