«Люди в верности надежные…». Татарские муфтияты и государство в России (XVIII–XXI века)

С точки зрения теории экономики религии, ситуация выглядит следующим образом: предоставив больше прав другим участникам рынка (иноверческим и инославным вероисповеданиям), регулятор (государство) вызвал негативную реакцию со стороны монополиста (Синодальной церкви), опасавшегося оттока части клиентов в другие религиозные фирмы.

Либерализация этноконфессиональных отношений в 1904–1907 гг. безусловно стала важным событием в общественно-политической жизни Российской империи. Была подведена черта под политикой христианизации нерусских народов Среднего Поволжья и Приуралья. Тем не менее мы не можем говорить о свободе вероисповедания, как она понимается сегодня, то есть как о праве исповедовать любую религию или вообще не иметь религии[296]. Ограничения на трудоустройство мусульман остались. Например, мусульмане подчинялись более строгим правилам при получении статуса адвоката (присяжного поверенного), не могли занимать высокие административные должности, не имели права приобретать недвижимость на восточных окраинах империи и торговать в мусульманские праздники[297]. Потребовались решения Сената и министерства внутренних дел для того, чтобы некоторые положения указа (в частности, касающиеся перехода из православия в ислам крещеных инородцев) начали действовать. В дальнейшем статус мусульман вплоть до Февральской революции регулировался преимущественно на основе временных правил и циркуляров[298].

Синодальной церкви удалось сохранить свое привилегированное положение в вопросах проведения миссионерской деятельности. Церковь могла способствовать переходу в православие и оказывать духовное воздействие на «отпадающих» и «отпавших», удерживать их в прежней вере или возвращать в православие. Местная администрация должна была оказывать православному духовенству в этом «полное содействие» и наблюдать, чтобы «лицам, отпавшим от православия, но желающим вернуться к нему, не оказывалось в том со стороны иноверцев препятствий и стеснений»[299].

В ходе первой русской революции 1905–1907 гг. особенно остро стала заметна тормозящая роль института муфтията в деле борьбы мусульман за свои права. Как справедливо отмечает российский историк С. М. Исхаков, впечатляющие перемены в характере и организации общемусульманского движения произошли вопреки желанию уфимского муфтия и других представителей высшего слоя мусульманского духовенства[300]. Между тем некоторые авторы в наши дни пытаются представить именно муфтия ОМДС М. Султанова как одного из инициаторов общественного движения среди мусульман России[301].

Высшее мусульманское духовенство с муфтием во главе находилось в непростой ситуации. С одной стороны, оно не желало радикальных перемен, которые грозили ему утратой власти и авторитета среди верующих, с другой стороны, оно не могло не реагировать на инициативы, исходившие от мусульман, в том числе и по вопросу реформирования ОМДС. Активное вовлечение светской интеллигенции в обсуждение судьбы муфтията стало характерной чертой того времени. Среди них были представители не только казанских татар, но и других мусульманских народов, а также субэтнических групп.

10–15 апреля 1905 г. по инициативе председателя Совета министров Российской империи С. Ю. Витте в Уфе состоялось совещание мусульманских религиозных деятелей и светской интеллигенции (около 100 участников, включая 39 имамов[302]). Одним из ключевых вопросов, обсуждавшихся на совещании, была реформа ОМДС[303]. Делегаты разработали проект изменений управления муфтията. Основным докладчиком выступил кадий Ризаэтдин Фахретдин. Он предложил учредить по примеру Османской империи пост шейх-уль-ислама (шайх ал-ислама) – единого главы всех российских мусульман, соответствующий должности имперского министра. Избираемый представителями верующих шейх-уль-ислам (с резиденцией в Санкт-Петербурге) должен был встать во главе коллегиального органа – собрания (управления), включающего кадиев[304].

За образец для реформирования структуры ОМДС были взяты духовные правления в Закавказье. В проекте Фахретдина предлагалось ввести трехуровневую систему управления: 1) низший уровень (приходское духовенство), 2) средний (губернские меджлисы, включающие кадия и двух членов), 3) высший (Духовное собрание, состоящее из муфтия и кадиев)[305].

На упомянутом совещании в Уфе свои предложения выдвигали и другие участники (Ю. Акчура, Г. Дибирдеев, Х.‐Г. Шабаши и др.)[306]. По его итогам был составлен проект, в основе которого лежали предложения Р. Фахретдина. С сопроводительным письмом муфтия проект отправили в ДДДИИ. Но дальше дело не пошло, и муфтий Султанов в дальнейшем не предпринял никаких шагов по лоббированию решений совещания среди имперских бюрократов.