«Люди в верности надежные…». Татарские муфтияты и государство в России (XVIII–XXI века)

За почти 25 лет, прошедшие с момента принятия закона, в него были внесены многочисленные поправки. Наиболее радикальные или резонансные вступили в силу в 2016 г. и были частью так называемого пакета Яровой[654].

Но и этот закон, уже с внесенными изменениями, перестал устраивать определенные круги. В конце августа 2017 г. прозвучала инициатива главы комиссии по гармонизации межнациональных и межрелигиозных отношений Общественной палаты Российской Федерации[655] И. Е. Дискина о необходимости принять новый закон о свободе совести. По мнению этого чиновника, закон должен отвечать принципу «новой светскости» и учитывать, что «2/3 россиян рассматривают веру как нравственный ориентир»[656]. Однако председатель Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ В. Р. Легойда заявил:

Как официальный представитель Русской церкви, могу сказать, что на нынешнем этапе не считаю приоритетом номер один вопрос о пересмотре в ближайшее время закона «О свободе совести». Не будем забывать, что в закон вносились дополнения, поправки. Соответственно, путь поправок есть, он открыт, его никто не отменял[657].

Чем вызвана такая сдержанная позиция РПЦ? Принятие нового закона, где четко прописана роль православия как государственной религии, было бы, на первый взгляд, крайне желательно для Московского патриархата. Но предложение Дискина сводилось к укреплению светских начал государства – пусть и за счет легализации некоторых видов общественной деятельности религиозных организаций.

Кроме того, сложности могут возникнуть и в связи с терминологией. Если развивать тезис об особой роли православия в истории России, то возникнет вопрос: следует ли наделять привилегиями только РПЦ или другие православные церкви – например, Русскую православную старообрядческую церковь[658]. Но Московский патриархат неоднократно демонстрировал, что не намерен делиться с другими церквями на своей «канонической территории»[659] привилегиями, полученными от государства[660]. Поэтому при развитии положений закона, затрагивающих особую роль православия в современной России, пришлось бы подчеркивать, что монополия представлять это направление в христианстве принадлежит РПЦ.

В настоящее время Московский патриархат стремится монополизировать религиозный рынок в целом, оставляя другим фирмам (религиозным объединениям) лишь незначительные ниши, связанные с продажей исключительно религиозных товаров и услуг. При этом такая монополизация носит скорее скрытый, чем открытый характер, поскольку правила игры не закреплены в законодательстве, а возникают на основе неформальных договоренностей и неписаных правил. Подобная ситуация (когда православие является де-факто, но не де-юре государственной религией) удобна как для государства, так и для самой РПЦ. Церковь также имеет возможность дистанцироваться от непопулярных решений и действий органов власти. С другой стороны, если кто-то упрекнет РПЦ во вмешательстве в дела государства, всегда можно сослаться на то, что особое положение этой религиозной организации не является результатом законодательного решения, а проистекает из ее авторитета в обществе.

Кроме того, даже если бы предложение о закреплении статуса православия как государственной религии было вынесено на обсуждение в парламент, то на пути реализации этой идеи встали бы серьезные препятствия. Учитывая участившиеся в последнее время скандалы с участием РПЦ[661], в самой церкви понимают, что это может вызвать резонанс в обществе и только повредить имиджу церкви[662]. Упоминание же об особой роли православия оставляет возможность для РПЦ де-факто играть роль государственной церкви в формально светском государстве. Как показал случай с Исаакиевским собором, в условиях современной России самым эффективным способом решения проблем является личное обращение патриарха к президенту страны или к другим высокопоставленным чиновникам.

Что касается преамбулы к федеральному закону «О свободе совести и о религиозных объединениях», то хотя она действительно имеет декларативный характер, ее влияние на отношения государства с религиозными объединениями в России невозможно переоценить. Следует признать, что она в гораздо большей степени определяет вероисповедную политику в современной России, чем статья 14 Конституции, устанавливающая светский характер государства.

Концепция «традиционных религий»