Люди, взятые в удел

В ШИЗО меня поместили в одиночку. На следующий день сюда же бросили человека в бессознательном состоянии. Сняв с себя майку, я намочил ее, вытер окровавленное лицо заключенного, подтащил его к зарешеченному окну, откуда пробивался слабый свет, и узнал... Колю.

Несколько дней Коля не вставал, но потом ему стало лучше, и он мог сидеть. Когда он был способен слушать, я рассказывал ему о Боге. Много рассказывал, пел христианские гимны. Получив согласие от Коли, я молился о нем и снова говорил. Так прошло несколько суток. Он был очень рад, что можно беспрепятственно спрашивать и слушать.

Причину избиения Коля вначале скрывал, но потом разоткровенничался и рассказал, что начальник режимной части потребовал подписать бумагу, в которой говорилось, будто за каждую беседу Коля давал мне десять рублей. Он отказался подписывать, понимая, что это послужит материалом, чтобы добавить мне срок. Начальник угрожал убить его, если не подпишет. Убить не убил, но избил жестоко.

Как-то днем, присев на корточки, мы вновь говорили о Господе.

– Знаешь, Коля,– сказал я,– в Евангелии написано, что тот, кто напоит праведника только чашей холодной воды, не потеряет своей награды. Я понимаю, что ты сделал больше, чем подал чашу холодной воды. Хотя твой поступок вряд ли повлияет положительно и мне все равно добавят срок, но я рад, что ты отказался подписывать эту клеветническую бумагу...

Тут в коридоре загремели ключи, резко распахнулась дверь, и в камеру стремительно вошел начальник режимной части. В руках он держал дубинку, с которой никогда не расставался. Я вскочил (в ШИЗО такой порядок – вставать, когда заходит начальство), а Коля не успел, ему было трудно подниматься.

– Ишь, лентяй! – закричал начальник.– Даже не соизволит встать! Взять его! – приказал он надзирателям.

Колю вытащили из камеры, и дверь захлопнулась. Послышались удары, крики и злобная брань. Я долго еще прислушивался к удаляющимся звукам и содрогался от человеческой жестокости.

С тех пор Колю я больше не видел. Рассказывали, что спустя неделю он скончался в лазарете. Не знаю, как он умирал, но убежден, что посевы были не напрасны. И когда меня спрашивают о приобретенных душах, я каждый раз вспоминаю Колю...

Не ломайте совести звонок!

Это случилось в детском христианском лагере, в последний день. Детей уже всех увезли, и нам осталось только разобрать палатки, погрузить их на машины и ехать домой.

Рано утром, едва проснувшись, я вспомнил, что хотел срезать несколько веток для удилища. «За все дни так и не нашлось времени...– подумал я.– Надо хоть сегодня сделать это. Удилища из орешника – прочные и ровные. Сейчас помолюсь и пойду, срежу». Другая мысль тут же остановила: «Последняя совместная молитва с друзьями, тихий час... Нехорошо оставить все это ради своего удовольствия». Но мне сильно хотелось сделать хорошую удочку, и я, подавив голос совести, оправдывался тем, что ни разу не пропустил общей молитвы, да и совсем неосудительно помолиться одному.

Коротко помолившись, я взял нож и пошел в лес. Пока друзья рассуждали над Словом Божьим и молились, я облюбовал большой куст и срезал несколько длинных прутьев. Связывая их, я снова услышал голос совести: «Плохо ты сделал. Не воспользуешься ими». И тут же возразил сам себе: «Как не воспользуюсь? Самое главное – не забыть, а там уж я знаю, что с ними делать!» Возвратившись в лагерь, я положил прутья на капот машины, чтобы не забыть: сяду за руль и обязательно увижу.

После завтрака мы разбирали палатки, убирали территорию лагеря. Загружая свою машину, я оставил на багажнике место, чтобы привязать удилища.

Перед самым отъездом к нам подошел лесник. Увидев его, я вспомнил про удилища: «Хотя ничего противозаконного нет в том, что я срезал несколько веток орешника, но вдруг ему это не понравится? Уберу на всякий случай в сторону, а потом возьму». И положил их недалеко от машины, под кусты. Лесник похвалил нас за то, что хорошо убрали поляну и пригласил на следующее лето. Мы поблагодарили его, попрощались и поехали.

Отъехав километров пятнадцать, я спохватился: «А где же мои удилища?» Они остались под кустом...

Как горько, как стыдно стало мне, что пренебрег тихим часом и общей молитвой ради своих мелочных интересов! И было же предупреждение: «не воспользуешься!», но я не придал значения этому сигналу, неправильно оценил, что важнее, и, заплатив столь высокую цену за незначительное, все же не воспользовался им... Покаялся я тогда за свой поступок, глубоко сожалея о сделанном.

Преодоление барьера