Люди земли Русской. Статьи о русской истории

Красной чертой через все эти бойко и забористо написанные очерки проходит ненависть озлобленного южнорусса Н. Костомарова к северной ветви российского народа – к Москве. Младшая сестра кипит завистью по отношению к более мощной и более одаренной старшей своей сестре. Эту ненависть Н. Костомаров изливает на московскую государственность, в лице решительно всех ее возглавителей, начиная с Ивана Калиты, стремится всеми силами умалить и затушевать их бесспорно великие и прогрессивные по тому времени действия и, наоборот, подчеркивает, выпячивает на первый план все мрачные эпизоды их правления, без которых не обходилась ни одна государственная власть в нашем грешном мире.

Такие эпизоды, как казни, ошибочные или несправедливые в силу политических причин суды, тайная дипломатия, связанная с подкупами и интригами, Н. Костомаров буквально смакует в своих литературно-исторических очерках, возбуждав не без успеха в читателе моральный протест против всего развития Московской Руси вообще и выработанной ею самодержавно-монархической государственной системы, в частности, главным же образом, конечно, против возглавлявших эту систему великих князей и царей Московских, а также и их ближайших сотрудников, которые в кривом зеркале Н. Костомарова вырисовываются в образах хищных и злобных царедворцев, себялюбцев, казнокрадов, а иногда и попросту мошенников. Не лучшее мнение внушал своим читателям тот же «историк» и по отношению к русскому народу, к его великороссийской ветви. Этот народ в самом широком понимании во всех своих слоях, по утверждению Костомарова, темен, некультурен, дик, злобен, во вред самому себе до косности консервативен и единственные светлые лучи, проникающие в это темное царство, – веяние с Запада, проповедником которых Н. Костомаров считает южнорусскую ветвь, в лице ее интеллигенции и верхнего панского слоя – казачьей старшины времен воссоединения России с Малороссией.

Эти его тенденции необычайно ярко выражены в очерках «Киевский митрополит Петр Могила», «Царь Алексей Михайлович», «Малороссийский гетман Зиновий-Богдан Хмельницкий», «Преемники Богдана Хмельницкого», «Стенька Разин», в его характеристиках Епифания Славинецкого, Симеона Полоцкого, Галятовского, Радзивилловского, Барановича, Юрия Крижанича и др. Даже Русскую Православную Церковь, возглавлявшуюся митрополитами Московскими и потом патриархами всея Руси, пытается грязнить Н. Костомаров. По его мнению, и она была темной, едва ли не неграмотной в вопросах богословия и свет понимания Слова Христова внесли в нее лишь воспитанные в большинстве случаев в иезуитских школах южнорусские церковники, приглашенные в качестве преподавателей латинского языка в организованную царем Алексеем Михайловичем и его боярином Ржевским высшую духовную школу, Славяно-греко-латинскую Академию.

Для выяснения неправильности этой тенденции Костомарова вспомним, что московские иерархи того времени и ядро верующего православного народа относились с большим недоверием к этим пробравшимся к власти пришельцам, в результате чего свершилась жесточайшая трагедия в среде подлинно русского православия – раскол и последовавшие за ним несправедливые гонения на хранителей традиционной русской обрядности… только обрядности, т. к. догматических расхождений с официальным православием русские раскольники не имели и не имеют. Следует вспомнить также, что и в отношении неприкосновенности обряда раскол был выразителем чисто русского самоутверждающего духа. Так, например, в спорах о двуперстии и троеперстии («щепоти») раскольники защищали двуперстие, которым крестилась Русь при св. Владимире, так же, как крестилась тогда и Византия. Троеперстие же было принято ею (Византией) лишь через пятьсот лет, в XIV в., когда Московская митрополия была фактически совершенно самостоятельна и представляла собой Русскую Православную Церковь, независимую от Константинопольского патриарха и возглавлявшуюся Великими Митрополитами, Чудотворцами Московскими.