Людмила

— А нужна была другая, — сказал я. — Но ведь подмену не удалось бы скрыть, — я подумал. — А кроме того, какой смысл? — сказал я. — Это годится для разведки, тебе ведь не это нужно?

— Нет, — сказала она.

— Ты спрашивала меня, знаю ли я кого-нибудь из художников, — сказал я. — Мне тогда показалось, что ты обрадовалась, что не знаю. Как видишь, теперь знаю. По крайней мере троих. Четверых, — поправился я. — Четвертого нет в списке, он сам сумеет за себя постоять. — Я вынул из кармана список, который составил для меня Иверцев, положил перед ней на стол. — Здесь помечены трое.

Людмила посмотрела на список, на меня.

— Если не хочешь, не говори, — сказал я, — я все уже знаю сам. Ты не хотела, чтобы я это узнал, ты боялась, что мне придется выбирать. Если бы я узнал это раньше... Впрочем, не знаю, какое бы я принял решение тогда.

— А теперь, — спросила она, — теперь ты принял решение?

— Да, — сказал я, — я принял.

Людмила подняла на меня глаза, они были большими. Слишком большими. Она взяла из пачки сигарету, закурила.

— Этот журнал, — сказал я, — он оказался там случайно. Это не было моим ответом. Ведь тогда еще не был задан вопрос. Но даже если бы это был ответ, если ты подумала, что я все знаю, почему ты решила, что это именно такой ответ, а не другой?

— Потому что Торопова схватили.

Я вздохнул.

— Ну да, конечно. Но тогда я не думал, что это связано с журналом.

Людмила сидела, курила. Я взял у нее сигарету, прикурил от нее, потому что в коробке больше не было спичек. Задумался.

Для нее все началось с Торопова, если оно вообще начиналось. Она встретилась с ним после того, как осталась одна на набережной в белую ночь. Тогда возникла нелепая драка, а потом во всей этой суматохе найди кого-нибудь в толпе. В ту ночь, когда катались на теплоходе... И до этого ведь встречались в разных местах. Конечно, были не слишком хорошо знакомы, но все же в какой-то мере можно полагаться на впечатление... А когда кто-то производит впечатление приличного человека... Правда, и у порядочного человека с нервами может быть не все в порядке — у этого не все было в порядке: перенапряжение, стресс... Когда тебе кажется, что за тобой следят... Тут любой может кинуться в драку, если что-то померещилось в толпе. Но это было следствием полученной травмы: головокружение и время от времени приступы тошноты. Тогда, потерявшись в толпе, оказавшись в одиночестве и в растерянности, она встретила на набережной еще какого-то очень нервного человека — в ту ночь ей везло на нервных людей, видимо, и сама она была не очень спокойна, — а этот все время оглядывался по сторонам, и вид у него был крайне запуганный. Он попросил ее проводить его, просто подошел и попросил, а она не смогла ему отказать. Так вместе, петляя по улицам, они добрались до его дома — того, где я потом ее и нашел, — а там он попросил ее пройти во двор и посмотреть, нет ли каких-нибудь подозрительных личностей во дворе, и не горит ли в его квартире свет — он сказал ей, где окна. Она не знала, чего он боится, но он и сам этого толком не знал. Он показался ей ненормальным тогда, но, в общем-то, безобидным, и она решилась войти, а, собственно, ей все равно некуда было деться.

Он вел себя прилично, не навязывался с разговорами, вообще не очень был к ним расположен, и все это не было похоже на романтический способ обольщения. Он спал на маленьком диванчике, уступив ей свою тахту, если он вообще спал, потому что ночью он несколько раз выходил из комнаты, но это все-таки был не тот случай, чтобы подумать, что он мучится от нерешительности. Утром, то есть, собственно, уже днем, он попросил ее сходить в магазин, а когда она вернулась, он сначала, держа дверь на цепочке, удостоверился, что это она, и только после этого открыл. Потом, когда она приготовила завтрак и вошла в комнату, чтобы позвать его, он стоял у окна, глядя на какие-то разложенные на подоконнике листы и бил себя мякотью ладони по лбу так, как будто стремился что-то вытряхнуть из своей головы. Она заглянула туда и поразилась: на первый взгляд это были обычные оформительские эскизы каких-то стендов или планшетов — она не знает, как это называется — и там были какие-то обычные, аккуратно выполненные надписи и заголовки, но вклеенные туда снимки были фотокопиями из того самого журнала.

Сначала она подумала, что он сошел с ума, а потом выяснилось, что и другие — его заказчик, то есть военная часть, для которой он сделал эти эскизы, и его товарищи по работе — тоже так думают. Он сказал, что сначала принял их реакцию за розыгрыш, потом разозлился, но потом, когда это зашло слишком далеко, стал сомневаться, подумал что, может быть, в нем самом что-то не так.

— Он настаивал на том, что там изображена война, — сказала Людмила, — и сколько я ни убеждала его, что это не так, он мне не верил. Он показал мне журнал. Может быть, я бы все еще думала, что это просто гнусная шутка, какой-нибудь извращенный сексуальный прием, но дело в том, что берет не только на фотокопиях, но и в журнале... этот берет не был голубым.

— Для чего ты сделала это? — спросил я.