Людмила

Полная грусти и недоумения, Людмила стояла над платьем, не решаясь одеть его на себя. Ею овладело суеверное чувство, страх прийти в соприкосновение с покойницей, часть существа которой как будто оставалась в этом платье, заключенная в его нежных формах и в самой ткани. Она с волнением наклонялась к платью, разглаживая руками его складки, расправляя кое-где смятый шелк -- и ее пальцы вздрагивали, словно чувствуя под легкой тканью мертвый холод безжизненного тела. Не ошиблась ли она в том, что ей показалось указанием судьбы, и не рассердится ли на нее сестра, если она оденет ее платье? Людмила боролась со своим страхом и успокаивала себя: "Ведь она только примерит его, только посмотрит -- идет ли оно ей, а затем тотчас же снимет и спрячет его, зашив в ту же простыню!"...

И решившись, наконец, дрожа от своего суеверного страха, она сняла с себя все, до белья, набросила на свое тело платье и, затаив дыханье, стараясь не шуршать шелком, чтобы не разбудить мать, торопливо застегивала крючки, оправляя складки и тюники. Наряд словно был сшит для нее, по ее росту и сложению, платье пришлось как раз впору. Людмила ахнула, когда взглянула на себя в зеркало. Ей тридцать лет? Она засмеялась, подумав об этом. Разве можно сейчас сказать, что она -- старая дева? Ей только восемнадцать или, во всяком случае, не больше двадцати двух лет!..

Живая, трепетная волна радости охватила Людмилу. Она уже не могла остановиться на этом. Отчего бы ей не попробовать надеть венок и фату?.. Она достала из коробки то и другое, присела к зеркалу и дрожащими от нетерпения пальцами, укрепила на волосах венок, а к венку приколола длинную, прозрачную, чуть пожелтевшую от времени фату. Девушка побледнела от волнения. Ее лицо под венком и фатой стало задумчиво строгим, грустно-неподвижным. Ей как будто предстояло совершить важный шаг, и она в последнюю минуту почувствовала страх.

-- Я готова, -- тихо сказала она и беспомощно посмотрела по сторонам, как будто ища кого-нибудь, кто мог бы поддержать в ней решимость. Она задумчиво прошлась из угла в угол и остановилась посреди комнаты, оглядываясь на себя в зеркало, сливаясь с мыслями и чувством с этим, так много значащим нарядом, испытывая волнение и жутко сладостную боязнь, неразрывно связанные с ним, с важностью момента, для которого оно предназначалось. Она чувствовала себя невестой, одевшейся к венцу...

Бессильно опустив руки, покорно склонив голову, она тихо пошла в угол, где у нее висела картина, изображавшая Деву-Марию, принимающую от Ангела весть о своем беспорочном зачатии. Там Людмила опустилась на колени и, закрыв лицо руками, заплакала. Дева Мария с радостью и благоговением принимала великую весть, молитвенно сложив руки, подняв к небу светлые, изумленные чудом глаза. Видела ли Она плачущую Людмилу, чистую девственницу, белую невесту? Благословила ли ее?.. Пусть, по крайней мере, Она умилостивит Серафиму, чтобы та не сердилась на сестру за то, что она в ее платье пойдет за своим счастьем!..

Поднявшись, Людмила собрала разбросанные вещи, привела комнату в порядок. Она уже не плакала, в ее лице снова появилось выражение задумчивой строгости, сознания важности приближавшегося момента. На плечи она набросила длинную, до земли, широкую пелерину матери, на голову -- большую шаль, которой закрыла почти все лицо. Никто не подумал бы, что под этим неприглядным одеянием -- блестящая, нарядная, белая невеста!..

Людмила, крадучись, вышла в переднюю, беззвучно открыла дверь и, подобрав под пелериной трен платья, торопливо, испуганно побежала вниз по лестнице...

XII.

Парадная дверь была открыта, и, незамеченная швейцаром, Людмила быстро поднялась на площадку бельэтажа. Ей бросилась в глаза медная дощечка с надписью готическими буквами: "Доктор Лунц". Она не успела освободить из-под пелерины руку, чтобы позвонить, как изнутри щелкнул замок -- и перед ней распахнулась дверь, Лунц смотрел на Людмилу через стекла своего пенсне, с некоторым недоумением, словно не узнавал ее или не верил своим глазам.

-- Войдите же -- сказал он, отодвигаясь в сторону.

Людмила задыхалась от быстрой ходьбы, волнения, страха. Она нерешительно переступила порог, как будто еще колеблясь и бросив испуганный взгляд назад.

Лунц пропустил ее мимо себя и запер дверь со словами:

-- Вот, вы, наконец, у меня...

С одной стороны через открытую дверь были видны приемная, кабинет, с другой -- гостиная, столовая, спальная. Всюду было светло, пахло какими-то духами, сквозь которые чувствовался обычный запах докторских квартир, напоминавший о больнице или аптеке. Людмила мельком взглянула по сторонам и уже больше не поднимала взора.

Они оба стояли в передней, один против другого, и Лунц с растерянной улыбкой смотрел на нее. Он тоже казался взволнованным, его голос дрожал, когда он заговорил: