Людоед пойман

— Согласен. Но я видел и нормальных людей с оружием. А вот нормальных людоедов — нет. — Туман приподнял брови, словно приглашая поспорить, но возражений не последовало, и Берецкий продолжил: — Но мы отвлеклись. Итак, теперь все знают, что в эшелоне едет ликтор. И сейчас все наши подозреваемые увидят, как ликтор, состроив сосредоточенную физиономию, торопливо и в полном одиночестве идет в хвост поезда. Время глухое…

— Ты для этого попросил Куманина задержать отправку эшелона? — догадался здоровяк. — Поэтому сделал рейс ночным?

— Днем на меня не напали бы.

— А сейчас нападет?

— Скорее всего.

— Почему?

— Потому что он боится, — уверенно ответил Туман. — Страх — лучший повод для нападения. — Заметил недоумение на лице напарника, рассмеялся и похлопал здоровяка по плечу: — Не бери в голову: три к одному, что он нападет.

— Но почему?

— Потому что ему надо, чтобы ты поймал преступника. Он убьет меня и подбросит улики какому-нибудь бедолаге, которого ты пристрелишь.

— Я не такой уж и тупой.

— Каждого можно обмануть: и тебя, и меня, — спокойно ответил Берецкий.

— На кого ставишь? — тут же спросил Порох.

— На Самойловых.

— Почему?

— Потому что они знали соседей-людоедов еще до Времени Света, а значит, Жрущие Дни прошли вместе…

— Что косвенно указывает на то, что Самойловы тоже ели мясо, — понял Порох.

— Вторая странность: они жили в Зандре, их все устраивало, но после той истории бросили все и отправились в Ярик.

— Боялись, что их тоже разоблачат?

— Вероятно.

Порох усмехнулся, покачал головой и с уважением произнес:

— Когда ты говорил, что убиваешь их хитростью, я не поверил. А теперь вижу, что ты — настоящий охотник. — И вздохнул: — Я ставлю на Гиббона.

Он был достаточно умен, чтобы понимать — это наркотик. Болезненная зависимость от… От всего: выслеживания добычи, забоя добычи, запаха первой крови из забиваемого тела, вкуса мяса, вкуса сердца и — самое главное! — упоительного чувства полного превосходства.

Он не убивал — он демонстрировал власть. Поднимался над серым, отравленным радиацией Зандром и вновь чувствовал себя человеком.

И не мог от этого отказаться.

Чужая смерть бодрила, придавала сил и укрепляла дух. После каждой новой трапезы обязательно наступала эйфория… Нет! Не просто эйфория — он чувствовал не расслабленность, а прелестное, бурлящее возбуждение, желание творить, побеждать и вновь доказывать свою силу.

Он чувствовал желание убивать снова и снова.

Он был достаточно умен, чтобы понимать — это наркотик. Он знал, что изменился, что пути назад нет, но перестал об этом беспокоиться. Он сделал выбор и готов был защищать его, сражаться за свое право жить так, как считает нужным. Убивать за желание убивать.

Ему уже приходилось, и он был готов продолжить.

Проклятый ликтор не только представлял опасность — он нанес несмываемое оскорбление: заставил испугаться и вновь погрузиться в беспросветное, густо замешанное на животном страхе уныние.

Ликтор его унизил, и нужно расплатиться за пережитый позор.

Храп и вонь. Стоны во сне. Характерное пыхтение за дверьми купе, стоны без сна. Журчание разливающегося по стаканам самогона. Шлепающие карты, стук выкладываемых на стол радиотабл. Ругательства… Но в основном — храп и вонь, они являются основными приметами ночного поезда. Тьма за окнами, усталость и монотонное движение взяли свое: пассажиры угомонились. И мало кто обратил внимание на идущего по проходу ликтора. В одном вагоне ему предложили выпить, в другом недовольно проворчали: «Шляются тут…», когда Берецкий задел чью-то ногу, в третьем обругали… Подозрительная компания из восьмого детально ощупала Тумана заинтересованными взглядами, раздумывая, имеет ли смысл немножко пограбить припозднившегося пассажира, но вспомнили, с кем имеют дело, и решили не связываться.

«А было бы смешно, напади они сейчас…»