Сопровождаемые небольшим эскортом, двое мужчин вскоре погрузились в столь увлекательную беседу, что, сами того не замечая, постепенно приблизились к стенам Парижа. Внезапно граф де Шароле осознал, что вошел в одно из мощных передовых укреплений, построенных королем для обороны столицы. Ему удалось сохранить самообладание, но граф де Сен-Поль, сеньор де Конте и другие бургундские дворяне, которые видели его оплошность, очень взволновались, пока он не вернулся целым и невредимым. По словам сеньора де Энена, когда два кузена беседовали внутри укреплений, им принесли вино. После того как король выпил, кубок был предложен графу де Шароле, но Людовик воскликнул: "Не предлагайте вина моему зятю, он не пьет между приемами пищи". Этим, с одобрением отмечает де Энен, Людовик хотел предотвратить появление у графа мысли о том, что его хотят отравить. Разговор, который так увлек этих двух мужчин, очевидно, был посвящен проекту, инициированному королем, а именно проекту брака между графом де Шароле, которому тогда было 32 года, и дочерью короля, Анной, которой было всего четыре. Людовик, вероятно, намекнул своему собеседнику, что, если судьба распорядится так, что у него не будет наследника мужского пола, корона Франции может перейти не к его младшему брату, Карлу, а к его зятю, то есть к самому графу де Шароле.
Соблазнившись такой блестящей перспективой, граф не только сразу же принял условия короля, но и пообещал заручиться поддержкой других членов Лиги.
Не теряя ни минуты, в то же воскресенье Людовик во главе своего Большого Совета одобрил предоставление Нормандии герцогу Беррийскому, уступки графу де Шароле и назначение графа де Сен-Поль коннетаблем Франции с жалованьем в 24.000
В следующий вторник (1 октября) городские глашатаи объявили на улицах Парижа о "вечном перемирии" между королем и принцами. Затем Людовик отправил купцов из города в монастырь Сент-Антуан-де-Шам, расположенный на нейтрально территории, чтобы они могли снабжать осаждающих продовольствием и одеждой. Бургундцы и бретонцы, которые сразу же толпами бросились к запасам продовольствия, представляли собой жалкое зрелище — "оборванные, босые, с такими бородами, что походили на дикарей…". Парижский хронист Жан де Руа видел их "покрытыми язвами и грязью". Некоторые из швейцарских наемников герцога Иоанна Калабрийского были настолько голодны, что хватали сыры и, поедали их даже не снимая кожуры, "грызли их зубами", запивая большими глотками вина. Как и Панигарола, все поняли, что "они не могли больше держаться". В субботу 5 октября Конфланский договор санкционировал уступки, предоставленные королем своему брату, графу де Шароле, и "своему другу", графу де Сен-Поль. Людовик оказывал всяческое внимание архидьякону, как и всем другим бургундцам, которые использовали свое влияние на графа де Шароле, чтобы добиться урегулирования конфликта. С каждым часом граф все лучше понимал, как важно, чтобы его сообщники приняли то, что король им предлагает, и разъехались по домам.
Принцы, со своей стороны, начали серьезно беспокоиться и снова изложили свои требования в письменном виде. Герцог Иоанн Калабрийский по-прежнему требовал, чтобы Людовик разорвал союз с герцогом Миланским и без промедления предоставил ему войска, необходимые для завоевания Неаполитанского королевства для Анжуйского дома. Герцог Бретонский хотел официального признания своей независимости, герцог Немурский претендовал на должность губернатора Парижа и Иль-де-Франс, граф д'Арманьяк требовал возвращения всех своих земель и доли налогов, взимаемых со всех его владений. Принцы также требовали огромных пенсий и контроля над регулярной армией. Однако теперь Людовик был в состоянии иметь дело с каждым из них в отдельности и, таким образом, применить стратегию, которая неизбежно усилит их взаимное недоверие и ослабит их индивидуальное сопротивление.