Причалив в свое время к острову, еще принадлежавшему тогда христианам, Ахмет-паша с помощью притчи предрек это постепенное вторжение турок. Бросив свою саблю на середину широкого ковра, он спросил тех, кто его окружал:
— Кто из вас достанет мой ятаган, не ступая на ковер?
Поскольку до ятагана нельзя было дотянуться рукой, никому и в голову не пришло попытаться сделать это, и все ответили, что такое невозможно.
И тогда Ахмет-паша, взявшись за край ковра, стал постепенно сворачивать его и делал это до тех пор, пока ятаган не оказался на таком расстоянии, что его можно было достать рукой; затем, так и не ступив, в самом деле, на ковер, он взял в руки ятаган и промолвил:
— Вот так, шаг за шагом, я со временем покорю Кандию![34]
С наступлением ночи герцог де Бофор вместе со своими высшими офицерами направился к г-ну де Сент-Андре Монбрёну, командовавшему крепостью. Город представлял собой лишь кучу развалин.
Объяснение между генерал-адмиралом и маркизом де Сент-Андре было тяжелым. Никто в Европе даже не догадывался о том, в какое состояние неверные привели Кандию. Посол, просивший помощи у Франции, утверждал, что город защищает гарнизон из двенадцати тысяч человек, в то время как их оставалось не более двух с половиной тысяч.
Тем не менее французское подкрепление, явившееся с такой помпой, не могло ограничиться лишь тем, чтобы выдерживать осаду, заперевшись в городе: честь французского флага требовала сражения.
Атаку было решено начать в ночь с 24 на 25 июня.
Ночи с 20 по 23 июня были использованы на то, чтобы произвести высадку войск.
Последний военный совет собрался 24 июня, в семь часов вечера.
В три часа утра состоялась вылазка. Командовали ею герцог де Бофор и г-н де Навайль.
Первую атаку возглавил г-н де Дампьер: его солдаты застали турецких солдат погруженными в сон, так что вначале можно было поверить в скорую победу.
Но, обратившись в бегство, турки подожгли фитили несколько пороховых бочек, которые взорвались в рядах победителей.
Тотчас же разнесся слух, что везде устроены минные подкопы, и чувство гордости, которое испытали французские солдаты при виде победы, одержанной ими столь легко, сменилось паническим страхом. Герцог де Бофор и г-н де Навайль увидели беглецов, возвращавшихся к ним с криками «Спасайся, кто может!».
И тогда герцог де Бофор и г-н де Навайль вместе со всеми, кто находился рядом с ними, бросились вперед, крича «Стой!» и нанося беглецам удары то плоской стороной своих шпаг, то их острием.
Но ничто не могло помочь: страх был так велик, что свежие войска, вместо того чтобы остановить беглецов, были вовлечены ими в бегство.
Однако герцог де Бофор был не из тех людей, кто мог, подобно другим, обратиться в бегство. Среди общего беспорядочного отступления он собрал около себя несколько дворян и, подняв шпагу, воскликнул:
— Ну же, господа! Покажем этим подлым безбожникам, что есть еще во Франции люди, которые умеют умирать, если не могут победить!
С этими словами он врезался в ряды турок и скрылся в них.
Вот и все. Никто никогда больше не видел герцога де Бофора, никто никогда больше не слышал о нем, и, несмотря на все предпринятые шаги, никаких вестей о его судьбе получить не удалось.
XXXVIII. 1669