Людовик XIV и его век. Часть вторая

Зато, хотя герцог Орлеанский не имел любовниц, он имел фаворитов. Этими фаворитами были граф де Бёврон, маркиз д'Эффиа, внук маршала, и Филипп де Лоррен-Арманьяк, мальтийский рыцарь, которого обычно называли шевалье де Лорреном. Этот последний был главным фаворитом герцога.

Шевалье де Лоррену, родившемуся в 1643 году, в то время было лет двадцать шесть или двадцать семь. По словам принцессы Пфальцской, второй жены герцога Орлеанского, это был статный малый, о котором нельзя было бы сказать ничего плохого, если бы душа его походила на его тело.

Герцогиня Орлеанская ревновала мужа к шевалье де Лоррену, но не так, как она ревновала бы его к любовнице: близость герцога с красивым молодым человеком, который слыл страшно развращенным, возмущала ее. Воспользовавшись высокой степенью благосклонности короля, заранее достигнутой ею благодаря заслугам, которые она должна была ему оказать, принцесса потребовала изгнать шевалье; это изгнание было обещано ей тем охотнее, что король и сам с раздражением воспринимал слухи, порождавшиеся странными наклонностями его брата.

Так что шевалье де Лоррен получил приказ покинуть Францию.

Узнав об этом, герцог Орлеанский вначале лишился чувств, затем залился слезами, потом бросился в ноги к королю, но так ничего и не смог добиться. И тогда, пребывая в страшном отчаянии, он покинул Париж и затворился в своем замке Виллер-Котре.

Но по своей натуре он не был способен сердиться долго, и гнев его вскоре улетучился как дым. Со своей стороны, герцогиня, против которой этот гнев был прежде всего обращен, уверяла, что она не имеет к изгнанию шевалье де Лоррена никакого отношения. Король предложил брату некоторое возмещение за понесенную потерю; герцог его принял и возвратился ко двору, все еще с досадой на сердце, но подавив печаль. Его отношения с королем и женой продолжали быть такими же, какими они были прежде.

Он последовал за двором в Дюнкерк, и во время этой поездки у него накопилось множество новых причин для недовольства. Во время своего пребывания в Англии принцесса Генриетта помирила Бекингема с королем, а герцог не забыл, что Бекингем весьма скандальным образом выставлял напоказ свою любовь к той, которая должна была стать его женой.

Кроме того, эта поездка дала еще один повод для ревности. Пошли разговоры, что принцесса Генриетта не проявила особой суровости, выслушивая любезности своего племянника Джеймса, герцога Монмута, внебрачного сына Карла И, того самого герцога Монмута, который был казнен 15 июля 1685 года за мятеж против Якова II. Но поспешим сказать, что этот слух, которому герцог Орлеанский, при том расположении духа, в каком он находился, верил то ли искренно, то ли притворно, никогда не считался при дворе достаточно обоснованным.

Затем, как мы говорили, двор вернулся из поездки во Фландрию, и герцогиня Орлеанская, испытывавшая огромную радость от итогов переговоров, которые она только что столь умело завершила, и огромную гордость за ту власть, какую вследствие этого успеха она обрела, с 24 июня жила со своим двором в Сен-Клу, в то время как шевалье де Лоррен ехал, чтобы развеять свою досаду, в Рим, откуда, по всей вероятности, он не должен был возвратиться до тех пор, пока герцогиня Орлеанская сохраняла свое влияние на короля.

Двадцать девятого июня, в воскресенье, принцесса встала рано и спустилась к мужу, который в это время купался. Она долго беседовала с мужем, а выйдя от него, зашла к г-же де Лафайет, и, когда та поинтересовалась ее самочувствием, ответила, что самочувствие у нее хорошее и что она очень хорошо провела ночь. Затем она поднялась к себе.

Спустя короткое время в ее покои поднялась и г-жа де Лафайет.

Утро прошло как обычно; принцессу уведомили, что скоро начнется месса, и она отправилась слушать ее.

По возвращении она зашла к мадемуазель Орлеанской, своей дочери, с которой один знаменитый английский художник писал в то время портрет. Разговор зашел о путешествии в Англию, и принцесса была очень весела.

Вернувшись к себе, она попросила чашку цикорной воды; когда воду принесли, она выпила ее и пообедала как обычно.

После обеда принцесса пришла к мужу, над портретом которого работал все тот же английский художник. Во время сеанса она прилегла на диван, что было для нее обычно, и уснула.

Во время сна лицо принцессы изменилось так странно, что г-жа де Лафайет, стоявшая рядом, испугалась настолько, что она отмечает в своих «Мемуарах»: