Людовик XIV и его век. Часть вторая

Затем было решено пустить больной кровь. Она попросила, чтобы ей сделали эту процедуру на ноге, но врач предпочел воспользоваться для этого рукой. Все опасались, что такое решение вызовет возражения с ее стороны, но принцесса заявила, что готова исполнить все, что от нее потребуют, и что теперь ей все безразлично, ибо она чувствует приближение смерти.

Она находилась уже более трех часов в таком состоянии, к тому же постоянно ухудшавшемся, когда прибыли еще два врача: Ивлен, за которым послали в Париж, и Валло, за которым послали в Версаль. Увидев новых врачей, больная заявила им, что она отравлена и что им следует лечить ее, исходя из этого.

Вновь прибывшие осмотрели ее, а затем посовещались с г-ном Эспри, после чего все трое заявили его королевскому высочеству, что ему не следует беспокоиться за жизнь принцессы и что они ручаются за нее.

Однако принцесса продолжала уверять, что она разбирается в своей болезни лучше других и что ей предстоит вот-вот умереть.

После этого наступило кажущееся улучшение, которое было не чем иным, как проявлением огромной слабости. В половине десятого Валло уехал обратно в Версаль, и около постели больной остались одни лишь женщины. В беседе одна из них отважилась сказать, что ей стало лучше. И тогда с раздражением, простительным для того, кто испытывает муки, принцесса промолвила:

— Это так мало похоже на правду, что, не будь я христианкой, я покончила бы с собой. Нельзя никому желать зла, — прибавила она, — но мне хотелось бы, чтобы кто-нибудь хоть на минуту мог почувствовать ту боль, какую я теперь терплю, и понять, какого рода мои страдания!

Прошло еще два часа, в течение которых врачи, как если бы Господь поразил их слепотой, по-прежнему ожидали улучшения, так и не наступившего, и, ручаясь за ее жизнь, дали ей вместо противоядия бульон, под тем предлогом, что она весь день ничего не ела. Но стоило ей проглотить бульон, как боли у нее усилились.

В разгар этого усиления болей приехал король.

Он уже несколько раз посылал из Версаля справиться о состоянии больной, и каждый раз принцесса приказывала передать ему, что она умирает, чему король никак не хотел верить. Наконец, г-н де Креки, по пути в Версаль проехавший через Сен-Клу, сказал королю, что, по его мнению, она в самом деле в большой опасности; и вот тогда Людовик XIV пожелал навестить ее.

Когда он приехал, было уже одиннадцать часов вечера.

С ним прибыли королева и графиня Суассонская; г-жа де Лавальер и г-жа де Монтеспан приехали вместе.

Короля ужаснули те страшные изменения, какие болезнь успела произвести в облике принцессы, и, поскольку как раз в это самое время ей сменили постель, врачи, взглянув в лицо больной, засомневались в поставленном ими диагнозе. Так что они еще раз внимательно осмотрели принцессу, пощупали ее конечности и ощутили, какими холодными те стали, попытались отыскать у нее пульс и не нашли его.

И тогда они заявили королю, что снижение температуры конечностей и исчезновение пульса являются признаком гангрены и что следует послать за Святыми Дарами.

Было решено пригласить отца Фёйе, очень достойного каноника. Герцогиня Орлеанская одобрила этот выбор и попросила лишь поторопиться.

Король, который отошел от ее постели для того, чтобы переговорить с врачами, снова приблизился к ней.

— Ах, государь! — сказала ему принцесса Генриетта. — Вы теряете во мне самую верную служанку из всех, каких вы когда-либо имели и будете иметь!

— Успокойтесь! — ответил ей король. — Вы ошибаетесь, вы не находитесь в столь страшной опасности, как говорите, и, тем не менее, признаюсь, что я удивлен вашей твердостью, которая кажется мне великой!

— О государь! — промолвила она. — Это потому, что я никогда не боялась смерти. Я боялась лишь утратить ваше доброе расположение.

Эта твердость служила королю доказательством того, что у августейшей больной уже нет никакой надежды. И потому он со слезами на глазах простился с ней.

— Прощайте, государь! — сказала ему в ответ принцесса. — Первым известием, которое вы получите завтра, будет известие о моей смерти.

Король вышел. Принцессу перенесли обратно на ее большую постель, и в эту минуту больную охватила икота.

— Ах, сударь! — сказала она врачу. — Это предсмертная икота.

И в самом деле, врачи заявили, что надежды больше нет.

Каноник, за которым послали, явился; он начал говорить с больной со всей строгостью, но нашел ее в расположении духа, оставлявшем строгость пастыря далеко позади строгости кающейся.

Тем временем приехал английский посол. Едва увидев его, принцесса собрала силы, велела ему подойти к ней и заговорила с ним о короле, своем брате; разговор шел по-английски, но, поскольку слово «яд» звучит одинаково и на английском языке, и на французском, присутствующим было легко догадаться, какой темы этот разговор коснулся.

Опасаясь, как бы такой разговор, способный пробудить ненависть в сердце принцессы, не оказался пагубным для спасения ее души, каноник обратился к ней:

— Ваше королевское высочество! Настал час посвятить все свои помыслы Богу и не думать ни о чем ином!