Людовик XIV и его век. Часть вторая

Весь 1671 год прошел в описанных нами интригах, а Лозен не замечал в короле никакой перемены по отношению к нему. Даже г-жа де Монтеспан, казалось, совершенно с ним помирилась, и, поскольку Лозен очень хорошо разбирался в драгоценных камнях, она часто поручала ему оправлять у ювелиров принадлежавшие ей камни. И вот в один из ноябрьских вечеров шевалье де Фурбену, командиру королевской гвардии, был дан приказ арестовать г-на де Лозена. Он отправился к герцогу; но, как выяснилось, утром г-жа де Монтеспан поручила Лозену поехать в Париж, чтобы договориться с ее ювелиром по поводу какой-то оправы, и он все еще не вернулся. Поставив у его дома часового, г-н де Фурбен дал приказ известить его, как только г-н де Лозен вернется. Час спустя гвардеец доложил своему командиру, что тот, кого ему приказано арестовать, только что приехал. Господин де Фурбен тотчас же расставил часовых вокруг дома и, войдя в дом, застал г-на де Лозена спокойно сидящим у камина; Лозен, едва завидев посетителя, поклонился ему и поинтересовался у него, не от имени ли короля тот за ним явился. Господин де Фурбен ответил, что он действительно явился от имени короля, но для того, чтобы потребовать у г-на де Лозена его шпагу, и добавил, что приказ этот он выполняет с великим сожалением, но исполняемая им должность не позволила ему отказаться от возложенного на него поручения.

О сопротивлении речи быть не могло. Лозен спросил, позволено ли ему увидеться с королем, и, получив от г-на де Фурбена отрицательный ответ, в ту же минуту отдал свою шпагу. Однако это безоговорочное подчинение приказу короля не помешало тому, что Лозена всю ночь продержали под надзором стражи, словно преступника, а наутро передали в руки г-на д’Артаньяна, капитан-лейтенанта первой роты мушкетеров, который, имея приказ г-на де Лувуа, отвез арестованного вначале в Пьер-Ансиз, а оттуда в Пиньероль, где его заключили в комнату с железными решетками, не разрешив ему ни с кем разговаривать.

Эта перемена в судьбе была настолько неожиданной, падение было настолько глубоким, а досада настолько жестокой, что Лозен в конечном счете заболел, причем достаточно опасно, так что пришлось послать за исповедником. Этот исповедник был капуцином, которому его длинная борода придавала весьма почтенный вид; но поскольку узник опасался, что к нему могут подослать какого-нибудь шпиона, то, когда достойный монах приблизился к нему, Лозен, желая убедиться, что это действительно капуцин, а не ряженый, первым делом потянул его за бороду, причем с такой силой, что исповедник принялся кричать во все горло. После чего умирающий объяснил свой поступок, исповедался и вскоре выздоровел.

Поправившись, Лозен, как и все узники, не думал ни о чем, кроме свободы. Ему удалось проделать в камине дыру; но эта дыра принесла ему лишь ту пользу, что позволила вступить в сношения с другими заключенными. Эти заключенные трудились, питая ту же надежду, что и он, и им удалось проделать ход, который вел к их соседу. Этим соседом был несчастный Фуке, которого, напомним, арестовали в Нанте, из Нанта препроводили в Бастилию, а из Бастилии перевезли в Пиньероль.

Фуке узнал от своих соседей, что новый узник — это тот самый Пюигийем де Лозен, что появился некогда при дворе, покровительствуемый маршалом де Грамоном и известный тесными отношениями с графиней Суассонской, из дома которой король в то время не выходил и у которой он уже смотрел на него благожелательным взглядом. Узники сообщили Лозену о желании бывшего главноуправляющего финансами увидеться с ним; Лозен сумел подняться по проделанному ими ходу и оказался лицом к лицу с Фуке. Два товарища по несчастью, знавшие друг друга в то время, когда один находился на вершине своей славы, а другой — на заре своей карьеры, возобновили знакомство. Падение Фуке было известно Лозену, как и всем придворным, так что он не мог узнать от него ничего нового; но совсем иначе дело обстояло с Фуке: все, что мог рассказать ему Лозен, было новостью для несчастного заключенного, томившегося в тюрьме уже одиннадцать или двенадцать лет.

И потому, когда Лозен рассказал ему о своей быстрой и невероятной карьере, о своих любовных связях с княгиней Монако и г-жой де Монтеспан, о своем влиянии на Людовика XIV, о сцене по поводу должности главнокомандующего артиллерией, о переломленной шпаге, о своем триумфальном выходе из Бастилии командиром королевской гвардии, о своем назначении на должность главнокомандующего драгунами и своем патенте на чин генерала, о своем прилюдном венчании с мадемуазель де Монпансье, на которое король уже было дал согласие, о последовавшем затем тайном браке, с передачей в дар огромных богатств, которыми владела дочь Гастона, Фуке решил, что несчастье лишило его собеседника рассудка, и заявил всем прочим узникам, что их сотоварищ безумец, так что мало-помалу, опасаясь, как бы в очередном приступе умопомешательства он не наговорил о них лишнего или даже не выдал их, они прекратили с ним всякие сношения.