Людовик XIV и его век. Часть вторая

Наконец 8 сентября 1656 года, после остановки в Эсоне, которую Кристина сделала для того, чтобы посмотреть балет, фейерверк и комедию, она въехала в Париж, сопровождаемая двумя шеренгами вооруженных горожан, которые в образцовом порядке встречали ее за стенами города и стояли вдоль ее пути на всех улицах, начиная от Конфлана, где она ночевала, и вплоть до Лувра, где она должна была остановиться. Толпа тех, кто хотел увидеть ее, была настолько плотной, что, въехав в Париж около двух часов пополудни, Кристина прибыла в Лувр лишь в девять часов вечера. Ее поместили в тех дворцовых покоях, где стены были украшены гобеленами со сценами побед Сципиона и где стояла великолепная кровать, обтянутая атласом с золотым шитьем, которую кардинал Ришелье, умирая, подарил покойному королю. Принц де Конти, явившийся встречать королеву Кристину, подал ей салфетку, которую она приняла, по словам г-жи де Мотвиль, сказав ему перед этим несколько приветственных слов.

Впрочем, королева Кристина умела быть очаровательной с теми, кому она хотела понравиться. Ее платье, столь странное в описании, не вызывало при взгляде на него особого удивления, или, по крайней мере, к нему легко можно было привыкнуть. Даже лицо ее казалось довольно красивым, и все восхищались ее познаниями, живостью ее ума и необычайной осведомленностью в отношении Франции. Она знала не только родословные и гербы самых знатных фамилий, но и подробности интриг и любовных связей, равно как и имена любителей живописи и музыки. Встретившись с маркизом де Сурди, она перечислила ему все картины, находившиеся в его собрании; дело доходило до того, что это она сообщала французам о сокровищах, которыми они обладали. В Святой капелле она пожелала увидеть драгоценный агат, который, по ее словам, должен был там находиться, и проявила при этом невероятную настойчивость: в итоге выяснилось, что в конце царствования покойного короля этот камень был перенесен в Сен-Дени.

Пробыв несколько дней в Париже, Кристина покинула его и отправилась с визитом к королю и королеве, которые, как уже было сказано, находились в Компьене. Мазарини выехал навстречу ей в Шантийи, а через два часа туда прибыли как частные лица король и герцог Анжуйский. Войдя через дверь, находившуюся в углу балюстрады парадной кровати, король и герцог Анжуйский появились среди толпы, окружавшей Кристину и кардинала.

Заметив августейших посетителей, Мазарини тотчас представил их Кристине, сказав ей, что это два именитейших французских дворянина.

— Охотно верю, — ответила Кристина, — ибо они родились, чтобы носить корону!

Она узнала их по портретам, которые видела в Лувре.

На другой день Анна Австрийская и король в сопровождении всей королевской свиты приехали в Ле-Файель, в дом, принадлежавший маршалу де Ла Мот-Уданкуру и находившийся в трех льё от Компьеня, чтобы принять там путешественницу и дать в ее честь обед.

Кристина пробыла несколько дней в Компьене, беседуя о политике с государственными людьми, о науках — с учеными и немилосердно высмеивая насмешников. Днем она ездила на охоту, а вечером присутствовала на постановках французских комедий; при этом она радостно вскрикивала в удачных местах пьесы, хлопала в ладоши, плакала или смеялась, смотря по обстоятельствам, и, что возмущало придворных в той же степени, в какой это веселило партер, ставила ноги на барьер своей ложи, как если бы она находилась одна в собственной комнате. Королева, видя у нее такую любовь к театру, повела Кристину на представление трагедии, которую поставили иезуиты и которую та жестоко высмеяла. В ту эпоху, как известно, иезуиты имели обыкновение не только сочинять трагедии, но и играть в них. Преподаватель Вольтера был одним из известнейших трагиков своего времени; звали его отец Поре.

Расставшись с королем и королевой, Кристина нанесла визит, приведший двор в крайнее негодование. Побуждаемая любопытством, которое возбуждали в ней те похвалы, какими маршал д’Альбре осыпал Нинон Ланкло, она пожелала непременно увидеть ее, пробыла у нее часа два и, расставаясь с ней, засвидетельствовала ей самые дружеские чувства.

«После этого, — рассказывает г-жа де Мотвиль, — эта шведская амазонка взяла наемные кареты, которые король велел ей предоставить, а также деньги, чтобы иметь возможность заплатить за эти кареты, и уехала, сопровождаемая своей жалкой свитой, без челяди, без величия, без серебряной посуды, без всяких признаков королевского достоинства».

Примерно в это же время кардинал Мазарини лишился своей сестры, г-жи Манчини, и племянницы, герцогини де Меркёр.