Людовик XIV и его век. Часть вторая

Заметим, что как раз в это самое время, причем в честь Олимпии Манчини, король устроил свою первую карусель.

«Король, — рассказывает г-жа де Мотвиль, — продолжая любить мадемуазель Манчини то больше, то меньше, пожелал устроить ради развлечения достославные скачки за кольцом, имевшие некоторое сходство с состязаниями старинного рыцарства».

С этой целью он разделил свой двор на три отряда по восемь рыцарей в каждом; во главе первого встал он сам, вторым командовать назначил герцога де Гиза, а третьим — герцога де Кандаля.

Цветами короля были алый и белый, герцога де Гиза — голубой и белый, герцога де Кандаля — зеленый и белый.

На всех командирах и рыцарях были шитые золотом и серебром платья на древнеримский лад и небольшие золоченые каски с множеством перьев. Их лошади были украшены подобным же образом и сплошь покрыты лентами. Три отряда один за другим выехали из сада и в образцовом порядке проследовали под балконами Пале-Рояля, переполненными придворными дамами.

Отряд короля ехал первым. Впереди него находились четырнадцать пажей в шитых серебром одеждах с алыми и серебристыми лентами: они держали в руках копья и эмблемы рыцарей. Вслед за пажами ехали шесть трубачей, а позади трубачей — главный шталмейстер короля, одетый таким же образом; за ним, в свой черед, следовали двенадцать пажей короля, облаченных в богатые одежды и украшенных перьями и лентами; из них двое последних держали в руках копье короля и его щит, на котором рядом с изображением солнца были начертаны слова «Ni più ni pari» («Нет ни большего, ни равного»); за ними ехал гофмаршал, а потом и сам король во главе восьми рыцарей, превосходно украшенных и богато одетых, «но, — говорит г-жа де Мотвиль, — король превосходил их своей прекрасной наружностью, своим изяществом и своей ловкостью настолько же, насколько он превосходил их в достоинстве как государь и повелитель».

За ними двигался отряд рыцарей голубого и белого цветов, предводительствуемый герцогом де Гизом, романтический дух которого превосходно соответствовал празднествам такого рода.

«За ним, — рассказывает г-жа де Мотвиль, — шла лошадь, которая, казалось, должна была принадлежать какому-нибудь Абенсераджу или какому-нибудь Зегрису, ибо ее вели два мавра, заставляя ее идти за отрядом медленным и торжественным шагом».

На щите герцога был изображен сгорающий на костре феникс с блистающим над ним солнцем, призванным вернуть ему жизнь, и начертан девиз:

«Qu’importa que maten si resucitan?» («К чему убивать, если он воскреснет?»).

Позади него ехал герцог де Кандаль, восхищавший всех превосходной выправкой своих рыцарей, а особенно своей прекрасной белокурой шевелюрой. На щите герцога была изображена палица, явно намекавшая на подвиги, которые Геракл совершил с помощью этого оружия, и начертан девиз: «Она может поставить меня среди звезд».

Понятно, что, то ли благодаря личной ловкости короля, то ли благодаря учтивости его соперников, все почести этого дня, ставшего зарей еще более великолепных дней, которые должны были за ним последовать, достались Людовику XIV.

По окончании карусели король вместе со всем своим двором уехал в Компьень, чтобы провести там лето.

Именно там стало известно, что королева Кристина, та самая дочь Густава Адольфа, о которой рассказывали столько всего удивительного, направляется во Францию, отрекшись перед этим в Риме, перед лицом папы, от протестантской веры. Король отправил встречать ее при въезде в его королевство герцога де Гиза, а королева-мать присоединила к нему Комменжа. Все взоры были обращены в сторону Италии, как вдруг от герцога де Гиза пришло письмо, еще более подогревшее всеобщее любопытство. Оно было адресовано одному из друзей герцога: