Такой государственный переворот должен был повлечь за собой или всеобщий бунт, или слепое повиновение. Но время бунтов прошло, и Парламент, у которого достало сил противостоять министру, осознал свою слабость против короля и повиновался.
Это был последний вздох, который умирающая Фронда испустила во Дворце правосудия. Так что все продолжало содействовать желаниям короля. Кардинал де Рец, вынужденный из-за своей раны оставить свой замысел идти на Париж, укрылся, как мы уже говорили, в Маш-куле, у своего брата, а из Машкуля перебрался в Бель-Иль. Но, преследуемый войсками маршала де Ла Мейре, он сел на корабль, высадился в Испании, пересек весь Пиренейский полуостров и вовремя прибыл в Рим, чтобы принять участие в похоронах Иннокентия X, своего покровителя. Так что с его стороны французскому двору не приходилось опасаться ничего, кроме интриг, которые Гонди мог начать плести далеко от Франции, в римской курии. Однако этим интригам предстояло закончиться всего лишь помехами кардиналу Мазарини назначить архиепископом Парижским кого-либо из его ставленников.
Мазарини утешился в этой неудаче, выдав примерно в то же самое время другую свою племянницу, Лауру Мартиноцци, сестру принцессы де Конти, замуж за старшего сына герцога Моденского.
Наконец, решающую победу одержал маршал де Тюренн, заставив капитулировать Ландреси.
Получив это известие, король решил принять участие в кампании. Он прибыл в армию, чтобы вместе с ней вступить на вражескую землю. Войска двинулись вдоль течения Самбры до Тюэна и переправились через Шельду, идя навстречу испанской армии. Затем началась осада города Конде, имя которого носил мятежный принц, и взяли этот город за три дня.
Правда, принц де Конде в это время тоже не дремал: он напал на отряд фуражиров под командованием графа де Бюсси-Рабютена, того самого, что стал впоследствии так известен своими ссорами с г-жой де Севинье и своей «Любовной историей галлов»; в этой стычке Бюсси был разбит, а его солдаты разбежались, оставив в руках испанцев королевское знамя, украшенное геральдическими лилиями, которое принесли принцу де Конде и которое он учтиво отослал французскому королю. Однако Людовик XIV, будучи слишком гордым для того, чтобы принимать подобные подарки от врага, в особенности от бунтовщика, отослал знамя назад, приказав передать принцу, что такого рода трофеи слишком редки в Испании, чтобы он лишал его испанцев.
Спустя одиннадцать дней король захватил в качестве ответного хода Сен-Гилен и вернулся в Париж, оставив своих генералов укреплять четыре взятых города.
В столице молодого победителя ожидали новые празднества и новые балеты. Никогда еще в Париже не совершалось одновременно столько браков: Лаура Мартиноцци, как мы уже говорили, вышла замуж за сына герцога Моденского; маркиз де Тьянж женился на мадемуазель де Мортемар; Ломени де Бриенн, сын государственного министра, женился на одной из дочерей Шавиньи. Мы упоминаем здесь только три брака, заключенных почти в одно и то же время; но один из тогдашних авторов насчитал их тысячу сто в течение одного года.
Что же касается Олимпии Манчини, то она по-прежнему была царицей всех празднеств, и Лоре отмечал в своей «Исторической музе», как Людовик XIV угождал племяннице кардинала:
Нет нужды говорить, что слово «жеманница» тогда воспринималось в положительном смысле, так как Мольер еще не написал своих «Смешных жеманниц».
Спустя несколько месяцев Лоре, исполнявший ту же задачу, что и Данжо, но только поэтическим языком, удостоверил новый рост всякого рода развлечений в столице следующими стихами: