Людовик XIV и его век. Часть вторая

И в самом деле, то был кардинал, который вошел в галерею; полагая, что, кроме него, там никого нет, и с трудом передвигаясь от стула к стулу, он восклицал:

— Приходится оставлять все это! И это тоже! И это! И это! Каких трудов, о Боже, мне стоило приобрести все эти вещи, с которыми теперь я должен расстаться! Увы! Я не увижу их там, куда ухожу…

Эта жалоба человека, который был так могуществен и которому все так завидовали, растрогала Бриенна, и он вздохнул. Мазарини услышал этот вздох и воскликнул:

— Кто здесь? Кто здесь?

— Это я, монсеньор! — ответил Бриенн. — Я ожидал минуты, чтобы поговорить с вашим преосвященством об одном очень важном письме, только что мною полученном.

— Подойдите ко мне, Бриенн, подойдите, — сказал кардинал, — и дайте свою руку, ибо я очень слаб. Но прошу вас, не говорите со мной о делах, я не в состоянии слушать о них! Обратитесь к королю и сделайте то, что он вам скажет. Что же касается меня, то я думаю теперь совсем о другом.

Потом, возвращаясь к своим мыслям, он продолжил:

— Взгляните, друг мой, на эту прекрасную картину Корреджо, на эту «Венеру» Тициана, на этот несравненный «Потоп» Антонио Карраччи… И со всем этим мне приходится расставаться!.. О мои картины, мои драгоценные картины, которые я так люблю и которые так дорого мне стоили!

— Ах, монсеньор, — промолвил Бриенн, — вы преувеличиваете опасность своего положения, вы совсем не так опасно больны, как полагаете.

— Нет, Бриенн, нет! — возразил кардинал. — Я очень болен!.. К тому же, для чего мне желать жить, когда все кругом желают моей смерти?

— Вы ошибаетесь, монсеньор; теперь не время страстей: это было хорошо во времена Фронды, но теперь никто не имеет подобного желания.

— Никто!.. — Мазарини попытался улыбнуться. — Однако вы прекрасно знаете, что есть человек, который желает моей смерти! Но перестанем говорить об этом! Нужно умереть и лучше сделать это сегодня, чем завтра… Ах! Он желает моей смерти, я это знаю!

Бриенн не настаивал на своих словах, поскольку ему было понятно, что министр говорит о короле, который, как это знали все, торопился взять правление в свои руки; впрочем, Мазарини вернулся в свой кабинет и знаком велел секретарю оставить его одного.

Спустя несколько дней произошло событие, всех очень удивившее и заставившее даже самых недоверчивых поверить в то, что кардинал убежден в своей близкой смерти. Его преосвященство пригласил к себе герцога Анжуйского, брата короля, и из рук в руки передал ему в качестве подарка пятьдесят тысяч экю.

Во французском языке нет слов, способных передать радость его королевского высочества, который по скупости первого министра никогда не держал в руках и трех тысяч ливров сразу; молодой человек бросился кардиналу на шею, горячо поцеловал его и скорым шагом вышел из его комнаты.

— Ах! — вздохнул кардинал. — Я охотно дал бы четыре миллиона, чтобы мое сердце было моложе и могло испытывать подобную радость!

Однако он слабел с каждым днем. Приговор Гено, давшего ему лишь два месяца жизни, непрерывно точил его сердце: он думал о нем, бодрствуя; он не забывал о нем даже во сне. Однажды, когда Бриенн тихим шагом, на цыпочках, вошел в покои его преосвященства, поскольку Бернуин, камердинер кардинала, предупредил его, что больной, сидя в кресле, дремлет перед камином, он увидел, как тот, хотя и пребывая во сне, совершает странные телодвижения: тело его откидывалось под собственным весом то вперед, то назад, а голова то билась о спинку кресла, то упиралась в колени; он беспрестанно раскачивался из стороны в сторону, и, пока в течение нескольких минут Бриенн наблюдал за ним, часовой маятник раскачивался не так быстро, как тело кардинала; казалось, что его заставляет двигаться какой-то демон; больной что-то говорил, но слова его, приглушенные и невнятные, нельзя было разобрать; чувствовалось, что телесная жизнь борется в нем с угрозой скорой гибели. Опасаясь, как бы кардинал не упал в камин, Бриенн позвал Бернуина. Камердинер тотчас же прибежал и сильно встряхнул больного.

— Что случилось, Бернуин?! Что случилось?! — проснувшись, воскликнул Мазарини. — Но ведь Гено так сказал!

— Черт возьми этого Гено и то, что он сказал! — вскричал Бернуин. — Что это вы вечно твердите одно и то же, монсеньор?

— Да, Бернуин, да! — промолвил кардинал. — Да! Надо умереть, мне этого не избежать! Гено так сказал! Гено так сказал!

Именно эти жуткие слова повторял во сне кардинал, и это их не мог разобрать Бриенн.

— Монсеньор, — произнес Бернуин, пытаясь отвлечь кардинала от непрестанно мучившей его мысли, — пришел господин де Бриенн!

— Господин де Бриенн? — повторил кардинал. — Пусть войдет.

Бриенн подошел к Мазарини и поцеловал ему руку.

— Ах, друг мой! — воскликнул кардинал. — Я умираю! Я умираю!

— Наверное, — ответил Бриенн, — но вы сами себя убиваете! Не мучьте себя более этими ужасными мыслями, которые причиняют вашему преосвященству больше зла, чем сама болезнь!

— Это правда, мой бедный Бриенн, это правда! Но Гено так сказал, а Гено хорошо знает свое ремесло!