Людовик XIV и его век. Часть вторая

— Государь, все эти высокие звания нисколько не идут судейским, коими мы являемся, и правильная политика состоит в том, чтобы жаловать такие титулы лишь за военные подвиги.

Юг Лионн, дворянин из Дофине, по силе духа превосходил своего коллегу Ле Телье; его ум, изощрившийся в делах, был тонким и проницательным. Кардинал Мазарини с давних пор использовал его в дипломатических спорах, в которых он сделался настолько опытным переговорщиком, что слава о его хитрости вредила ему, особенно в отношениях с итальянцами, которые не доверяли сами себе, когда им приходилось вести с ним переговоры; к тому же он был весьма бескорыстен и на богатство смотрел лишь как на средство доставить себе удовольствия и удовлетворить свои страсти; игрок и мот, сладострастник, то с наслаждением предававшийся праздности, то неутомимый в трудах, человек настроения, уступавший всем своим прихотям, подчинявшийся всем своим естественным потребностям, полагавшийся лишь на себя самого, черпавший все свои средства из собственных запасов, самостоятельно писавший или диктовавший все свои депеши и восполнявший благодаря живости ума все то, что он терял из-за вялости тела, — таков был Лионн, или, по крайней мере, таким его описывает аббат де Шуази, у которого мы заимствовали этот портрет.

Никола Фуке, чье огромное богатство и страшное падение сделали его особым персонажем истории, обладал необычайной деловой хваткой; отважный финансист, он умел находить денежные средства в обстоятельствах, казавшихся совершенно катастрофическими, в случаях, казавшихся совершенно безнадежными; обладавший познаниями в области права, сведущий в литературе, наделенный притягательным умом и благородными манерами, он был способен легко обманываться: стоило ему оказать хоть малейшую услугу какому-нибудь человеку, что, впрочем, всегда делалось с достоинством, быстротой и услужливостью, как он уже включал этого человека в число своих друзей, полагаясь на него так, словно дружба эта была испытана временем и опытом; к тому же он умел слушать и умел отвечать, что крайне редко присуще министру; более того, отвечал он всегда любезно, так что нередко, не развязывая ни своего кошелька, ни государственного, он отпускал людей, явившихся к нему на аудиенцию, почти довольными; он жил сегодняшним днем и хотел быть первым министром, ни на минуту не отрываясь от своих удовольствий, к которым он привык и которые при его темпераменте стали для него необходимостью: он подчеркнуто запирался в своем кабинете и, в то время как все восхваляли его как великого труженика, тайком спускался в небольшой сад, куда являлись одна за другой самые красивые женщины Парижа, ценившиеся на вес золота; он был щедр по отношению к писателям, которых он оценивал по их таланту и вознаграждал по их заслугам; друг Расина, Лафонтена и Мольера, покровитель Лебрена и Ленотра, он похвалялся тем, что руководит молодым королем, взяв на себя заботу одновременно о его занятиях, его удовольствиях и его любовных увлечениях, то есть о трех делах, которые, к несчастью для честолюбивого министра, король взялся улаживать сам.

Таковы были три человека, к которым через два часа после смерти Мазарини обратился с приведенными нами словами Людовик XIV. Ле Телье и Лионн склонились перед королевской волей, а Фуке улыбнулся: он держал в руках все финансы королевства и, привыкнув управлять всем при помощи узды из золота, полагал, что король не вырвется из-под его власти, как и всякий другой.

Первым, кого по прибытии в Лувр застал в своем кабинете король, был молодой человек с нахмуренным лицом, глубоко посаженными глазами и густыми черными бровями, короче, с внешностью на первый взгляд дикой и отталкивающей. Этот человек, два часа ожидавший возможности поговорить с королем наедине, был Жан Батист Кольбер, тот, кому Мазарини в последние дни своей жизни поручал самые деликатные дела и кого, умирая, он рекомендовал королю.

Кольбер явился сообщить королю, что кардинал Мазарини спрятал или зарыл в различных местах примерно пятнадцать миллионов наличными деньгами, а так как в завещании кардинала никаких указаний на них нет, то, надо думать, кардинал намеревался наполнить этими деньгами сундуки казны, которые были совершенно пусты. Людовик XIV с удивлением посмотрел на Кольбера и спросил его, уверен ли он в том, что говорит. Кольбер предоставил ему доказательства своих слов.

Ничто не отвечало замыслам Людовика XIV лучше, чем находка подобного богатства в подобный момент. Она означала полную независимость короля от главноуправляющего финансами. Так что это открытие стало началом карьеры Кольбера.

Пять миллионов нашли у маршала де Фабера в Седане, два — в Брайзахе, шесть — в Ла-Фере, пять или шесть — в Венсене; значительные суммы имелись также в Лувре, но, хотя в то место, где они были спрятаны, наведались прежде всего, денег там не оказалось. И тогда вспомнили, что накануне Бернуин часа на два покинул своего умирающего господина: этих двух часов оказалось достаточно, чтобы совершить кражу.