Людовик XIV и его век. Часть вторая

Но Генриетта, уставшая от долгой и строгой опеки со стороны своей матери и опасавшаяся, что, выйдя из-под этой опеки, она может попасть под опеку со стороны свекрови, весьма холодно приняла ее советы и, зная о неприязни молодой королевы и королевы-матери к графине Суассонской, за которой, напомним, король некогда ухаживал, тесно сошлась с ней и вскоре сделала ее своей ближайшей наперсницей.

Как нетрудно понять, дела начали становиться все хуже: злые слухи, ходившие при дворе, отравляли обстановку; взаимная неприязнь королевы-матери и герцогини Орлеанской возрастала день ото дня, а в отношения между королем и герцогом Орлеанским стал мало-помалу проникать вполне ощутимый холод. Все это вот-вот должно было закончиться самым скандальным разрывом, как вдруг королю и герцогине Орлеанской пришла в голову мысль, поданная, как полагают, графиней Суассонской, заслонить их зарождающуюся любовь другой любовью, в которой можно было бы сознаться; в качестве прикрытия его преступной страсти королю предложили использовать мадемуазель де Лавальер, фрейлину ее королевского высочества, весьма незначительную молодую особу.

Луиза Франсуаза де Ла Бом Ле Блан де Лавальер, дочь маркиза де Лавальера, родилась в Туре 6 августа 1644 года, и, следовательно, в описываемое нами время ей не было еще и семнадцати лет; это была юная особа с белокурыми волосами, живыми карими глазами, с пухлыми алыми губами, с белоснежными, но крупными зубами, с лицом, отмеченным следами оспы; у нее были худые плечи, плоская грудь и тонкие руки; девушка слегка прихрамывала после вывиха, который она получила на седьмом или восьмом году жизни, спрыгнув с кучи дров на землю, и который ей плохо выправили. Однако ее называли великодушной и чистосердечной, и при дворе никто не замечал у нее других поклонников, кроме молодого графа де Гиша, о котором у нас только что шла речь, но, впрочем, он ничего от нее не добился. Правда, говорили также о каком-то виконте де Бражелоне, вызвавшем в Блуа первые любовные воздыхания юного сердца, но даже самые злые языки называли эту любовь детской, то есть не имевшей никаких последствий.

Такова была особа, которую предполагалось принести в жертву приличиям и в сторону которой хотели отвести подозрения молодой королевы и его королевского высочества, подозрения, как мы уже говорили, небезосновательно направленные в сторону герцогини Орлеанской.

Однако никто не знал тогда, что эта юная девушка, которую Людовик XIV никогда не замечал, уже давно питала тайную любовь к королю, любовь, сделавшую ее нечувствительной к знакам внимания со стороны молодых придворных, включая даже графа де Гиша.

Скажем еще несколько слов о бедной Луизе де Лавальер, единственной женщине, любившей короля ради него самого.

Госпожа де Лавальер, ее мать, вторым браком вышла замуж за Сен-Реми, дворецкого герцога Гастона Орлеанского, того самого, кто, видя как супруга герцога поспешно выбегает из обеденного зала, задавался вопросом, не из ревеня или сенны сделан его белый жезл; так что жена дворецкого и его падчерица были допущены в небольшой двор Блуа, где Гастон проводил в полном уединении последние годы своей жизни. И потому мадемуазель де Лавальер, не занимая никакой должности при этом небольшом дворе, жила в нем почти на таких же правах, как если бы была настоящей фрейлиной. Именно там она и подружилась с мадемуазель де Монтале, которой позднее предстояло вмешаться в ее жизнь самым непосредственным и роковым образом.

Однажды разнесся слух, что король, отправившийся встречать инфанту, заедет в Блуа: новость о приезде двадцатидвухлетнего короля произвела огромное впечатление на стайку девушек, изнывавших от скуки при дворе герцога Орлеанского.

Слух, вызвавший такой великий переполох во всех этих юных сердцах, вскоре подтвердился. Вначале стало известно, что король выехал из Парижа, затем, что он прибыл в Шамбор, затем, наконец, что он намеревается сделать остановку в замке Блуа.

Следуя правилам этикета в такой же степени, как и правилам кокетства, юные провинциалки нарядились в самые дорогие свои платья. Какова же была их досада, когда устарелый покрой их нарядов и вид старомодных тканей, из которых эти наряды были сшиты, вызвали хохот и насмешки у красивых и надменных парижанок, сопровождавших короля. Не смеялись лишь над мадемуазель де Лавальер, поскольку на ней было простое белое платье; но ей пришлось испытать другое огорчение, причем нисколько не меньшее: она осталась незамеченной.

Однако совсем иначе обстояло с королем, который не остался незамеченным молодой девушкой: молодой, красивый и элегантный король произвел на нее сильное впечатление, и яркое воспоминание о нем осталось в ее памяти.

Вскоре после этого герцог Орлеанский умер, и его вдова объявила, что она намерена оставить Блуа и переехать в Версаль.