Этот слух дошел до Людовика XIV, и король решил выяснить правду у самой мадемуазель де Лавальер. Она все это отрицала, но, тем не менее, в душе венценосного любовника осталось чувство глубокой ненависти к дерзкому министру.
Впрочем, не один король имел причины быть недовольным Фуке; г-н де Лег, вступивший в тайный брак с нашей старой знакомой г-жой де Шеврёз, также был зол на главноуправляющего финансами и убеждал жену пожаловаться на него королеве-матери. Госпожа де Шеврёз пригласила Анну Австрийскую к себе в Дампьер; там оказались также Ле Телье и Кольбер, и было условлено, что Анна Австрийская разведает намерения своего сына относительно главноуправляющего финансами.
С давнего времени Людовик XIV отказывал матери почти во всем, о чем она его просила, и принял ее достаточно сурово, когда она явилась к нему с увещаниями по поводу его любовной связи с герцогиней Орлеанской. Так что король был рад, хотя и уступая при этом своим собственным чувствам, сделать вид, будто он в чем-то идет ей навстречу; в итоге они договорились арестовать министра; но, поскольку у него было много друзей в Париже и к тому же все денежные средства, какими он располагал, находились в столице, была задумана поездка в Нант, чтобы арестовать Фуке в этом городе и заодно захватить Бель-Иль, который главноуправляющий финансами незадолго до этого купил и, по слухам, укрепил.
Между тем Фуке, сжалившись, несомненно, над убогими увеселениями в Фонтенбло, решил показать Людовику XIV пример роскоши. Король и весь двор были приглашены в замок Во на 17 августа 1661 года.
Замок Во обошелся Фуке в пятнадцать миллионов.[20]
Король прибыл в замок в сопровождении отряда мушкетеров под командой г-на д’Артаньяна.
Вся французская знать была приглашена на это празднество, которое предстояло описать Лафонтену и воспеть Бенсераду и на котором должны были сыграть пролог Пелиссона и комедию Мольера. Надо сказать, что Фуке прежде Людовика XIV открыл для себя Лафонтена и Мольера.
Король был встречен у ворот замка его горделивым владельцем; король вступил в замок, и за ним последовал весь двор. В одно мгновение великолепные аллеи, лужайки, лестницы и оконные ниши оказались заполнены молодыми вельможами и блистательными дамами; глазам открывалась пленительная панорама деревьев, лучевых аллей и водопадов, все было залито солнечным светом, повсюду сверкали цветы и бурлила жизнь; и, тем не менее, посреди всего этого ликования, посреди шелеста теплого и веселого ветерка, колышащего листву, посреди любовных признаний, звучащих в аллеях, посреди пожатий рук в тени деревьев, посреди садов, где пестрели цветы с шелковистыми лепестками и женщины в парчовых платьях, посреди этого королевского двора, такого веселого в своих пересудах, такого пустого в своих клятвах и такого безрассудного в своей любви, великая ненависть замышляла великую месть.
Если бы гибель Фуке не была бы уже предрешена в уме Людовика XIV, это произошло бы в замке Во. Тот, кто избрал своим девизом «Nec pluribus impar», не мог стерпеть, чтобы человек безвестного рода блистал подобной пышностью; никто во всем королевстве ни в роскоши, ни в славе, ни в любви не должен был стоять вровень с королем. Как на небе есть лишь одно солнце, так во Франции мог быть только один король!
Тот, кто обладал бы способностью читать тайные мысли короля, прочел бы в них страшные угрозы подданному, принимавшему короля с таким размахом, что и во всем своем королевстве король не смог бы принять подобным же образом своего подданного.
А кроме того, подле гнева Людовика XIV шла ненависть, поднимавшаяся на высоту его гнева: это была ненависть Кольбера, являвшаяся для гнева короля тем же, чем является ветер для пожара.
Кругом били фонтаны.
Фуке купил и снес пять деревень, чтобы с расстояния в пять льё провести воду в свои мраморные водоемы; подобное было почти неизвестно во Франции, где знали лишь о гидравлических опытах, устроенных Генрихом IV в Сен-Жермене, и о том, что такие чудеса появились на свет в Италии. И потому гости переходили от удивления к изумлению, а от изумления к восторгу; это был еще один шаг, который главноуправляющий финансами делал на пути к своей гибели.
Наконец, наступил вечер. Едва на небе появилась первая звезда, раздался звон колокола. После этого все фонтаны стихли: тритоны, дельфины, олимпийские божества, морские боги, лесные нимфы, все сказочные звери, все созданные воображением чудовища, остановили свое шумное и влажное дыхание; последние капли фонтанных струй в последний раз нарушили прозрачную гладь прудов; малу-помалу они снова обрели спокойствие, которому предстояло длиться вечно, ибо над ними пронеслось дыхание короля.
Волшебство следовало за волшебством: столы опускались с потолков, неведомо откуда звучала таинственная музыка; когда же был подан десерт, то Данжо более всего поразила гора засахаренных фруктов, сама собой перемещавшаяся посреди гостей, причем невозможно было увидеть устройство, приводившее ее в движение.