Как мы уже упоминали, 10 апреля родился первый ребенок Вагнера и Козимы, дочь Изольда, что не помешало композитору, пытаясь удержаться в рамках приличий, до последнего отрицать свою связь с замужней женщиной. Чтобы «сохранить лицо» перед целомудренным королем, наивно и безоговорочно верящим в чистоту и непорочность своего кумира, Вагнер объявил ему, что присутствие Козимы в его доме вызвано… производственной необходимостью: в свое время король сам просил Вагнера написать мемуары; выполняя эту просьбу, композитор начал работать над автобиографией, и Козима записывала текст под его диктовку. В довершение всего Вагнер обратился к королю с просьбой выступить в печати с опровержением обвинений в адюльтере, рассчитывая, что после этого журналисты больше не посмеют копаться в грязном белье композитора и оставят его и чету Бюлов в покое. Король пошел навстречу другу, фактически выставив себя не в лучшем свете, ибо глупо было отрицать очевидное…
Впоследствии Людвиг так и не смог до конца простить этот обман, ведь Вагнер заставил его лично поддерживать перед придворными заведомую ложь да еще и опровергать «клевету» в газетах!
Но те, кто обвиняет композитора в черной неблагодарности по отношению к своим ближайшим друзьям, имея в виду и Ганса фон Бюлова, и Людвига II, говорят о «разнузданности нрава», о «разрушении чужих семейных очагов» и т. д., забывают о том, что отношения Вагнера и Козимы были не капризом, а настоящей любовью, которой оба они просто не в силах были противостоять. А они старались! Более трех лет Рихард и Козима отчаянно боролись со своим чувством, не желая предавать идеалы семьи и дружбы. При этом не следует забывать и о том, что брак Ганса фон Бюлова и Козимы не был безоблачно счастливым. Ганс женился на дочери своего учителя, во многом подчиняясь его воле, и из благодарности за всё, что Лист для него сделал. Козима же испытывала к мужу лишь уважение — любви в их отношениях не было изначально. Что же удивительного в том, что, когда это чувство наконец посетило молодую женщину, она оказалась не в силах ему противостоять? Со временем это понял даже сам Ганс фон Бюлов. Он благородно принес себя в жертву на алтарь этой любви и простил, хотя он единственный имел полное право осудить. Подобное самоотречение — Ганс фон Бюлов, несмотря ни на что, остался верен вагнеровским идеалам до конца своих дней — заслуживает самого глубокого уважения. Воистину «не судите, да не судимы будете» (Мф. 7:1).
Но тучи сгущались пока лишь на горизонте. Лето 1865 года подарило королю и композитору еще немного безоблачных дней. В августе Вагнер приехал к Людвигу II в Хоэншвангау. Там же к ним присоединился страстный поклонник Вагнера, друг детства Людвига II Пауль фон Турн-унд-Таксис. Обладая прекрасным голосом, он часто исполнял для короля различные отрывки из вагнеровских музыкальных драм, отдавая особенное предпочтение «Лоэнгрину». И вот 25 августа, в день своего двадцатилетия, Людвиг устроил для Вагнера настоящий праздник. Принц Пауль в костюме Лебединого рыцаря на лодке в виде лебедя плыл по водам озера под звуки чарующей вагнеровской мелодии и пел для своих друзей арию Лоэнгрина. Поистине это были минуты настоящего счастья!
Людвиг почувствовал себя окрыленным, у него даже появилось желание «немного попутешествовать». 18 октября король инкогнито отправился в первую поездку по Швейцарии, чтобы воочию познакомиться с родиной давно любимого им героя Вильгельма Телля, но поспешил вернуться — ведь в Баварии его ждал Рихард Вагнер!
Однако семена клеветы и интриг уже не только были посеяны, но и дали пышные всходы. В Мюнхене не ограничились газетными пасквилями; зрела угроза волнений среди населения. Приближенные и родственники короля умоляли его, пока не поздно, удалить от себя Вагнера. Находились даже те, кто сравнивал композитора с печально известной танцовщицей Лолой Монтес, за любовную связь с которой, как мы помним, дед короля фактически лишился престола. Людвиг не смог в одиночку противостоять подобному натиску и был вынужден сдаться.
В конце 1865 года король принял тяжелое решение расстаться с Вагнером и отослать его из Мюнхена. «Мне это очень больно, — сказал Людвиг своему министру барону фон Шренку[55]
. — Но я выше всего ставлю доверие моей страны; я хочу жить в мире с моим народом»{57}.Седьмого декабря 1865 года Людвиг написал Вагнеру: