Людвиг II: Калейдоскоп отраженного света

Кстати, вполне возможно, что, если бы травли композитора не было и он остался бы жить в Мюнхене (к разочарованию жителей Байройта, бюджет которого ныне очень сильно выигрывает от расположения именно там вагнеровского театра), умиротворенный король ограничился бы перечисленными выше тратами, не пожелав строить свои «сказочные» замки, на которые были израсходованы действительно весьма значительные суммы. Такое предположение позволяет сделать хотя бы отрывок из процитированного выше письма Вагнера Шнорру, где он упоминает об отказе Людвига от любых построек в целях экономии средств ради осуществления художественных замыслов композитора. Во всяком случае, расходы на Вагнера и на возведение замков явно несопоставимы.

На самом деле причина внезапной ненависти к Вагнеру со стороны баварского правительства (в первую очередь именно правительства, инспирировавшего в дальнейшем недовольство населения) проста и банальна. Зависть — страшное чувство. И именно оно — основа всех бед и Людвига II, и Вагнера. К трону был приближен человек, социальное положение которого, как говорится, «не соответствовало занимаемой должности». А вдруг он еще и приобретет влияние при дворе? Вместо послушной марионетки царедворцев король стал послушной марионеткой какого-то композитора. Этого вполне достаточно, чтобы вызвать у тех, кто «остался за бортом», бурю «справедливого» гнева. В газетах была развернута такая травля Вагнера, что король просто не мог остаться в стороне и делать вид, что не замечает происходящего. Ему нужно было как-то реагировать. А обстановка всё больше накалялась. Вагнер интуитивно чувствовал, что Людвигу II придется в конце концов уступить. Романтическая сказка оказалась всего лишь недолгим сном!

В разгар газетной травли, 20 февраля 1865 года, Вагнер написал Элизе Вилле очень показательное письмо: «Два слова объяснения: мое возражение в № 50 «Альгемайне Цайтунг» Вы знаете. Оно содержит одну неточность: изображение границ моих отношений с королем. Во имя моей потребности в покое я страстно хотел бы, чтобы это было именно так. Во имя моего покоя я отказываюсь от прав, которые дает мне необыкновенно глубокая, фатальная привязанность ко мне короля. Но я не знаю, что мне сделать со своим сердцем, со своей совестью, как мне отстраниться от обязанностей, которые она на меня налагает. Вы догадываетесь, что всё то, чем меня травят, не имеет под собой никакого основания, это лишь орудие клеветы, ставящей здесь свою последнюю, безнадежную ставку. Но где поводы к этой клевете? Вот что вызывает во мне содрогание, ибо я решительно не могу во имя личного покоя удалиться в спасительное убежище, предоставив короля окружающей среде. Это было бы мучительно для души, и я спрашиваю демона, управляющего моей жизнью: за что послана мне эта чаша? Зачем там, где я искал покоя и ненарушаемой возможности работать, на меня налагается ответственность, в мои руки отдается счастье божественно одаренного человека, может быть благо всей страны? Как спасти свое сердце, как при таких обстоятельствах быть художником? Около него нет ни одного необходимого близкого человека. Вот что причиняет мне настоящую боль! Внешняя интрига, рассчитанная целиком на то, чтобы вывести меня из себя и толкнуть на бестактный поступок, легко рассеется сама собой. Но для того чтобы навсегда вырвать друга из его среды, нужна энергичная работа, которая окончательно лишит меня покоя. С трогательной верностью он поддерживает со мною самые лучшие отношения и отворачивается от всякой клеветы. Что Вы скажете о моей судьбе? Моя жажда последнего покоя несказанна. Не могу больше выносить всех этих мерзостей»^{56}.

Если размер «финансовой катастрофы» был преувеличен, то в отношении личной жизни композитора претензии были далеко не столь необоснованны и беспочвенны. Любовная связь Вагнера с Козимой фон Бюлов стала достоянием общественности. Газеты поливали грязью не только самих любовников, но и обманутого мужа — королевского капельмейстера. Препятствием для неизбежной развязки оставались пока лишь католический брак четы Бюлов, не предусматривающий развода, и придворная служба Ганса, требующая соблюдения определенных моральных правил.