Люмен

Теперь, добившись своей цели, я внезапно останавливаюсь.

Он спит, а его чернильно-черные ресницы отбрасывают тени на щеки.

Я поражаюсь тому, какой он теперь взрослый, как сильно он вырос за последние девять месяцев, как он красив, даже когда крепко спит. Он высокий, он стройный, он сильный. Дэр настоящий мужчина. Я сглатываю ком, подступивший к горлу, и сквозь мое тело проходит теплая волна, а вместе с ней на меня накатывает смущение. Но в то же время это странное ощущение кажется таким знакомым. Я чувствовала это всегда, когда смотрела на него, но теперь сила этого чувства возросла в разы.

Это бесспорно.

Дэр открывает глаза.

– Калла? – изумленно спрашивает он, его голос все еще слаб, а взгляд падает на дверной проем за моей спиной.

– Я пришла одна, – быстро сообщаю я, делая несколько шагов в глубь палаты и усаживаясь на стул рядом с его кроватью. – Что случилось? Как ты здесь оказался?

Я изнываю от желания взять его за руку, успокоить его, прикоснуться к нему.

Но я не могу. Потому что, возможно, он этого не захочет. А если он меня отвергнет, это будет настоящая катастрофа, от которой мне никогда не оправиться.

– Со мной все в порядке, – уверяет он меня, – ничего серьезного. Просто небольшие неприятности.

– Это мой дядя сделал с тобой? – спрашиваю я, чувствуя холод, от которого мои губы леденеют с каждым сказанным словом, мысли же, роящиеся в моей голове, еще более жесткие и холодные.

Дэр отрицательно встряхивает головой:

– Нет.

– И где он?

– Ну, уж точно не здесь. – Его ответ мог бы служить отличным примером вопиющей очевидности. – Я сейчас один.

– Теперь уже нет, – твердо говорю я ему.

Ты больше никогда не будешь один. Я клянусь!

– Как ты здесь оказался?

Я ловлю его взгляд. В его глазах мелькает искорка бунтарства, а я так переживала, что под гнетом семейства Саваж от нее не останется и следа. Он ухмыляется.

Попробуй, дерзни.

– Я решил сделать себе подарок на шестнадцатый день рождения – набить татуировку. Очевидно, у меня началась аллергия на краску.

– Татуировка. – Мне не удается скрыть восторг в своем голосе, как бы я ни старалась.

Потому что в этом весь Дэр. И потому что Элеанора и Ричард, должно быть, пришли в ужас от этого. А одно это уже способно доставить мне массу удовольствия.

– Это что-то милое?

Даже лежа на больничной кровати, ему удается бросить на меня взгляд свысока.

– Милое? Ты полагаешь, я набил себе щеночка?

– Может быть. Или котика.

Он мотает головой:

– Нет. Милое не для меня.

Я издаю короткий смешок.

– Ну хорошо. Тогда что это?

– Это надпись. На спине.

Я жду. Он вздыхает.

– Она гласит: «Живи Свободно».

Мое сердце начинает биться чаще, потому что именно эти слова лучше всего описывают его, о чем я немедленно говорю Дэру. По его лицу снова расползается знакомая усмешка.

– Я знаю. Но кто бы мог предположить, что мой организм решит отторгнуть ее.

– Я могу посмотреть?

Он встряхивает головой:

– Не-а. Пока нельзя. Сейчас она полностью заклеена пластырями, а это не лучшее зрелище. Но ты сможешь посмотреть, когда пройдет воспаление.

Он ведет себя со мной так непринужденно, так дружелюбно, но стоит мне только представить… У меня пробегает дрожь по всему телу от малейшей мысли о том, что я увижу обнаженную спину Дэра. Я сильно изменилась с прошлого лета. Просто он пока не знает об этом. У меня начались месячные, и мне даже приходится носить лифчик… Я стала совсем другой. И в душе, и внешне. К сожалению, мне постоянно твердят о том, что ежемесячный скачок гормонов приведет к ухудшению моего психического здоровья, но я не собираюсь на этом зацикливаться. Я просто буду принимать то, что мне положено принимать, и тогда все будет в порядке. Разве может быть иначе?

Дэр внимательно смотрит на меня, и его взгляд становится серьезным.

– Тебе лучше поскорее вернуться домой. Иначе они заметят, что ты пропала. Возможно, Джонс уже звонит Элеаноре прямо сейчас.

Я гордо задираю нос.

– Я ее не боюсь.

Он смеется, от чего сразу становится ясно, что он не воспринимает меня всерьез.

– Неужели?

Он понимает меня гораздо лучше, чем мне того хотелось бы. Ведь ее боятся все. Говорят, что мой дед умер, потому что хотел… хотел скрыться от нее как можно дальше.

– Я не хочу оставлять тебя одного, – говорю я ему тихо, но решительно.

На минуту в его глазах появляется нотка сомнения, потому что я знаю, что я одна из тех двух людей в целой вселенной, кто рискнул бы попасть под гнев Элеаноры ради него. И уж точно я единственный человек в мире, который рискнул всем сегодня, чтобы побыть рядом с ним.

– Все в порядке. Со мной здесь все будет хорошо, – произносит он твердо, и я изумляюсь тому, какое же у него храброе сердце.

Именно за это я и полюбила его.

Я люблю его.

Я люблю его.

Я люблю его за его храбрость, за бунтарский дух, потому что он такой милый и в то же время серьезный, за то, что теперь он живет свободно. Он живет свободно, даже если пока об этом не знает никто, кроме меня.

– Когда тебя отпустят домой? – настойчиво спрашиваю я, потому что даже сейчас я понимаю, что мне уже пора уходить.