Она усаживает меня в кресло и берет за руки, заглядывая глубоко в мои глаза.
– Финн жив, – медленно произношу я, и эти слова, слова, слова.
Она кивает.
– Но он был мертв.
Она снова покачивает головой.
– Этот парень в капюшоне, которого я все время вижу… всю свою жизнь… все это время это был брат Дэра, хотя его брат умер.
Сабина выражает мне свое согласие.
Все мое тело немеет, я в полном недоумении, и невероятно устала. Я признаюсь ей в этом, и она отводит взгляд, а затем смотрит прямо в мои глаза.
– Я приготовлю тебе чаю.
– Я не хочу ваш чай.
Мой голос звучит жестко и непреклонно.
– Я чувствую себя глупой пешкой в чьей-то шахматной партии.
– Всегда доверяй своим инстинктам, девочка, – советует она мне. Ее голос, как всегда, исходит откуда-то из глубин ее крошечного тела.
И…
Внезапно…
Внезапно…
Я чувствую опасность.
Она окутывает меня, пронзая воздух и поднимая каждый волосок на моем теле дыбом. Глаза Сабины становятся ледяными, как сама смерть: и опасность исходит именно от нее.
Мои инстинкты охвачены огнем, они с хрустом ломаются, трещат по швам, и я обегаю взглядом комнату: быстро, быстро, еще быстрее.
Что-то…
Что-то.
Фото, торчащее из ящика. Всего лишь уголок, маленький краешек, но эта деталь захватывает все мое внимание.
Это важно.
Я знаю это.
Я бросаюсь к нему, хватаю его, достаю на свет и вцепляюсь в него своим взглядом.
На нем Оливия.
И ее глаза…
Ее глаза.
Ее глаза.
Черные, словно ночь. Черные, словно уголь.
Черные, как у Сабины.
Черные, как у Дэра.
Остроугольные куски льда образуются в моем сердце, они пульсируют в моих венах…
Разрывая меня изнутри…
Разрывая меня изнутри.
– Вы, – выдыхаю я. – Вы делаете это. Как-то. Как вы…
Мой голос срывается, потому что выражение на лице Сабины… я уже видела его когда-то.
– Она была вашей, – высказываю я вслух внезапно пришедшую мне в голову мысль, – Оливия была вашей.
Сабина покачивает головой.
– Она была моей дочерью. Моим единственным ребенком. Я воспитывала ее, растила в цыганских традициях, обучала старинным обычаям. Эта девочка была для меня всем. Всем. А вы забрали ее. Ты, и твой брат, и Адэр.
Я не знаю, что ей ответить, потому что осознание этого факта слишком потрясает меня.
Значит, Сабина всегда была кровной родственницей Дэра?
Знакомое ощущение все возрастает и возрастает, распространяется внутри меня, и
Она вращается, она раскачивается, и все в ней такое знакомое. Я была в ней когда-то давно, во времена, которых я не помню.
– Здесь был пожар, – вслух говорю я, оглядываясь по сторонам и пытаясь оживить свои воспоминания, – огонь был повсюду. Здесь был Дэр. И ваш голос…
Ее голос, как и всегда, был хрипловатым шепотом, и теперь я ясно помню его. Я помню, как держала Дэра за руку, но он разжал свою и сделал шаг назад, а Финн остался рядом со мной.
Случился пожар, и мы сгорели.
Финн и я.
Сабина сожгла нас заживо.
За что-то.
За что-то.
За что-то.
Но это не сработало.
И весь остаток времени…
Мы лишь блуждаем по кругу.
Снова
И
Снова.
– Вы убили мою дочь, – объявляет Сабина, – вы все.
Ее рука вцепляется в мою, словно стальная клешня, и события, события, события той ночи наполняют меня.
Было темно.
Это случилось так давно.
Мама Дэра взяла нас, чтобы искупаться всем вместе в полночь в океане. Мы были еще совсем маленькими, она же была безумна. Шизоаффективное расстройство. В то время она перестала принимать свои таблетки, и никто не знал об этом. Она сказала нам, что мы пойдем танцевать на пляже. Но машина упала с обрыва.
Упали.
Мы.
Все.
Вода заполнила салон машины, а окна – они сделали нас безмолвными пленниками. А потом внезапно Оливия открыла двери и освободила нас: так мы смогли выплыть на поверхность, но ей самой этого сделать не удалось, потому что она захлебнулась.
– Моя дочь утонула, спасая вас, – произносит Сабина, и в ее глазах появляется что-то сродни ненависти.
– Дэр ваш внук! – восклицаю я. – Оливия была женой Ричарда. Но Дэр родился не от Ричарда.