Лютер. Книга 1. Начало

— Стараетесь что?

— Стараюсь стать лучше.

— А такие, как вы, вообще могут стать лучше?

— А вы знаете, каково это, быть мной? Думаете, мне это нравится?

Его глаза исследуют сначала лицо Лютера, затем Хоуи. Но те не выражают ничего — ни осуждения, ни жалости.

— Я пил, — рассказывает Биксби. — Пил чудовищно, чтобы смыть все это. Смотрел на фото той похищенной девчушки, а в голове было только одно: «Ага, теперь понятно, почему он ее заарканил. Она же милашка». Или, скажем, шел на семейные дни рождения, пел со всеми «хэппи безди», а сам думал только об одном: «Вот бы мне утащить вашу дочку и трахать, трахать ее!» Как, по-вашему, я должен себя чувствовать?

Хоуи рассматривает диски DVD, лежащие на полке: «Высшая передача», Беар Гриллс, «Матрица»…

— Не знаю, — отвечает Лютер.

— А я вам скажу — ощущение кромешной ненависти к себе и желание сдохнуть.

— Тем не менее вы здесь. И не сдохли.

Биксби смотрит на Лютера так, словно получил пощечину.

— Да пошли вы, — огрызается он. — Понятно? — Он хрустит узловатыми пальцами. — Вы когда-нибудь пытались быть тем, кем на самом деле не являетесь? Вы ненавидите всю эту круговерть мыслей в своей башке, а они все лезут и лезут, все кружат и стучат, что твой гребаный поезд, и нет от них избавления…

— Все это, Стив, мне известно досконально. Но совсем не обязательно воплощать эти мысли в действии, правильно я говорю?

— Я ничего не делал, — лезет в бутылку Биксби. — Я никогда ни одного ребенка пальцем не тронул. Ни разу. Вот вы гей или натурал?

— Натурал, если это имеет для вас какое-то значение.

— Тогда вы могли бы представить себе, каково это — никогда не притрагиваться к женщинам? Тянуться к ним, вожделеть их чуть ли не с десяти-двенадцати лет, каждый день их видеть, таких красивых и сексуальных, и никогда — вы слышите? — ни-ког-да не прикасаться к ним даже пальцем, я уж не говорю о том, чтобы заниматься с ними любовью. То есть вообще никак. И умереть девственником. Знать, что ваше самое нежное прикосновение погубит их.

— Нет, — отвечает Лютер, — такого я представить не могу. Но опять же, я не могу представить себе и торговлю детской порнографией.

— Ах вот вы о чем. Да, это со мной было.

— Выходит так, что вы вредили детям опосредованно. А вам никогда не приходило в голову, что детишки на тех снимках не попали бы в сети порока, если б не существовало на рынке людей вроде вас, стоящих в очереди на покупку этих самых картинок?

— Мне думается, люди, делавшие те снимки, хорошенько все взвешивали, прежде чем заниматься их продажей, — аргументирует Биксби.

— Установлено, — напоминает Лютер, — что вы заправляли сетью. К вам стекались разные люди. Вы их связывали с другими людьми — причем людьми с довольно специфическими интересами.

— Все это уже позади.

— Я знаю. Между тем мы ищем человека, который, вероятно, приходил и обращался к вам. Понятно, дело было не вчера.

— Когда же именно?

— Не знаю. Но это был человек с достаточно пикантными запросами.

— Запросы у них у всех на редкость пикантные. Это их проклятие.

— Вы ведь любите детей?

— Очень.

— А новости вы смотрите?

— Иногда.

— Сегодня смотрели?

— Может быть. Точно не припомню. А что?

— А мне кажется, вы должны помнить.

Лютер подается вперед и говорит тихо, как недавно разговаривал с собакой, отчего Биксби, в свою очередь, тоже вынужден податься навстречу.

Питбуль с низким горловым подвыванием ерзает на ковре.

— Позавчера ночью кто-то вырезал ребенка из материнской утробы, — произносит Лютер. — Человек, способный на такое, думается мне, из тех, кого вы должны знать. Или, по крайней мере, знать о нем. Вероятно, с той поры, как это произошло, какая-то часть вашего сознания ждала тихого стука в дверь. Потому что вам известно, кто этот человек.

Биксби смаргивает. Хлопает себя клешнями по предплечьям. Старый пес влезает к хозяину в кресло и напрашивается на ласку.

— Да, таких людей я знавал множество, — вздыхает он наконец. — Но не забывайте, что их специфичность — наша специфичность — заключается отнюдь не в понятии «педофилия». Речь тут идет не об этом. Как не может идти речь о таком понятии, как «человек нормальной ориентации». Кое-кто из этих так называемых нормальных не прочь иногда пощеголять на каблучках, или в дамском бельишке, или в чулочках с пажиками, или в распашонке, или дать себя отхлестать по мягким местам властной госпоже. В общем, чего только не придумывают. В церкви сексуальности прихожане бывают самые разные, вы понимаете?

Лютер молча кивает, давая ему высказаться.

— То же самое с мужчинами, которые жаждут секса с детьми, — говорит Биксби. — Вариантов здесь хоть отбавляй — гетеросексуальных, гомосексуальных. Мужчины, которых тянет после секса убивать детей. Мужчины, которые их, наоборот, обожествляют и искренне не могут поверить, что ребенок не способен испытывать к ним такое же вожделение. Вот в чем была моя проблема, и я сейчас пытаюсь ее изжить.

— А как обстоит с младенцами?