Лютер. Книга 1. Начало

Приближаясь к машине, спохватывается, что ключей-то у него нет. Обернувшись, Лютер еле различает силуэт сержанта Хоуи — не более чем смутная тень на бетонной дорожке. Она разговаривает по сотовому и вышагивает как-то уж очень строго, по-военному, возможно и сама того не замечая. Походка ее и выдает.

Лютер чувствует, что этот разговор не сулит ему ничего хорошего. Он ныряет в еще более глубокую тень и спешит прочь.

Через пять минут он оказывается на Лавендер-Хилл-роуд. Еще через три он уже в такси, на пути в Холлоуэй.

Бар «Пикколо» Кэтлин совершенно незнаком, она здесь впервые. Фешенебельным это местечко в итальянском стиле не назовешь: не столько ретро, сколько кич. Вокруг гудит рой офисных клерков, слинявших с работы пораньше.

Она сидит в темном закутке, медленно опустошая бутылку вина. На третьем бокале ее посещает мысль позвонить Кэрол, затащить ее сюда и попробовать повеселиться, что ли. Впрочем, Кэтлин уже чувствует: стоит ей только увидеть Кэрол, как она сразу же расплачется. А объяснить Кэрол, в чем дело, она не имеет права. Получится нехорошо.

Она убирает телефон в сумочку.

На четвертом бокале Кэтлин подумывает отлучиться наверх купить пачку «Силк кат» и, сидя на скамейке, высадить ее всю. Но и это явно не выход. На улице холодно, а здесь тепло, даже чуточку душно.

Официант бросает на Кэтлин вопросительные взгляды, когда к ней подсаживается первый за вечер местный алкаш, чтобы поинтересоваться, ждет ли она кого-нибудь или просто день прошел хреново. Никаких особенных планов на ее счет он не строит — так, пустое любопытство с целью выяснить, кинул ее кто-то или она просто невротичная сука.

Она обжигает его взглядом, и он отваливает обратно к своим дружкам.

Продолжая пить, Кэтлин чувствует, как внутри ее все медленно закипает. Но затем она делает попытку проявить сострадание, как и подобает доброй самаритянке: глядя поверх бокала, с вялой ободрительностью помахивает горе-прилипале. Вроде бы жест извинения, но истолковать его можно и иначе — вроде как «знай наших».

Сгорая от смущения, она снова пригубливает вино, от которого уже ощущается тяжесть в желудке (как же оно там плещется!). Возвращаются мысли о Далтонах и их дочке, которой одиннадцать лет… Эту мысль Кэтлин старательно заталкивает подальше, на самые задворки сознания.

Она быстро просматривает список номеров в мобильном телефоне, сознавая, что уже готова совершить ошибку размером с водородную бомбу. Но надо хоть что-то делать, хоть с кем-нибудь перемолвиться. И она набирает Гевина.

— Привет, Кэйт! — слышится в трубке его бодрый голос. — Как ты там, ничего?

То, как он это произносит, вызывает у нее зубовный скрежет. Она уже не рада тому, что набрала его номер. Но что еще остается делать?

— Привет, Гав, — произносит она.

— Так как? — ждет он продолжения.

— Да так, — отвечает она. — Как дела?

— Подвисаю я как-то. Работа, всякое такое. А у тебя?

— И я подвисаю.

— А-а, — реагирует Гевин. — Ты…

— Я в итальянском баре, — раскрывает свою дислокацию Кэтлин, — в траттории.

Иностранное словцо она выговаривает нарочито с придыханием (получается что-то вроде трах-хтории, с оттенком юмора, принятого между ними, хотя какие уж тут шуточки…).

— Отлично, — говорит он.

— А я тут слегка приняла на грудь, — делится Кэтлин, — немного развеселилась и подумала: почему бы мне не позвонить тебе, не поздороваться. Так что привет еще раз!

— Ну, привет, — несколько рассеянно говорит он. — У меня тут…

Но ей не хочется слышать, что он скажет дальше, потому что в голосе Гава наверняка будет сквозить неловкость: у него, небось, под боком друзья, или какая-нибудь девица, или и то и другое. Гав сейчас с ними хохмит, потому что уж такой он, этот Гав.

Хочется сказать ему что-нибудь стервозное, кусачее, но, честно говоря, ничего такого на ум не приходит. А потому она просто сидит, наматывая на палец прядь своих прекрасных, как у Елены Троянской, волос, держа в другой руке айфон и сгорая от желания поделиться с Гавом страшным знанием, которым она отягощена. Знанием того, что сейчас — не исключено, что как раз в эту секунду, — может твориться с семьей неких Далтонов, у которых, между прочим, есть одиннадцатилетняя дочь.

И все же Кэтлин сдерживает себя, бросает ему: «Ну, бывай!» — и отключает связь, оставляя Гэвина в некоторой растерянности (зачем звонила-то?) и в приятной истоме от мысли о том, что у нее сейчас наверняка нервный срыв из-за их недавнего расставания.

Она опустошает последний бокал и требует счет. Как назло, из головы напрочь вылетает ПИН-код, Приходится просить официанта немного подождать, пока он не вернется обратно, что и происходит в конце концов. Кэтлин оставляет до идиотизма большие чаевые, коряво расписывается на чеке, роняет в сумочку кошелек, надевает пальто и, пошатываясь, выходит.

На остановке она ждет автобуса, притопывая и дрожа: холод, надо сказать, ужасный. С одной стороны, хорошо — отрезвляет. Но и плохо, с другой стороны, — ужас как хочется в туалет. Причем первое никак не происходит, а второе только усугубляется.