— Что значит — «который бы его устраивал»?
— Ну, он же хорошего хотел.
— Стало быть, хорошего?
Она кивает с улыбкой, умиляясь настолько же естественно, насколько Лютер внутренне содрогается.
— Значит, он вас возил на сборы той группы по поддержке борьбы с бесплодием?
— Да.
— И это не казалось вам предосудительным?
— А что тут такого. Он тогда положил глаз на эту пару, как их…
— Ламберты?
— Да, на них. Сказал, что они ходят в группу поддержки, хотя жена у того уже беременна. Генри был на подъеме. Говорил, что это лучший способ сойтись с ними поближе.
— А ну-ка, еще раз. По вашим словам, он положил глаз на ту пару. В каком смысле?
— У него вроде был список людей, от которых он хотел ребенка. Новорожденного.
— Какой список?
— Сказать не могу, не знаю.
— Сколько в нем было пар?
— Не знаю. Мне-то какое дело. Я и не спрашивала. Но знаю, что Ламберты были у него в фаворе. Он был в них вроде как даже влюблен.
— Прямо-таки влюблен? А в кого, в Сару Ламберт? Или в Тома Ламберта?
— Да в обоих. Говорил, что они сплошное совершенство. Показывал мне видео, на котором они трахаются. В темноте, правда, сложно было разобрать, но он говорил, что это они.
У Лютера напрягаются мышцы живота.
— У него есть видеозапись Ламбертов в момент… интимной близости?
Милашка Джейн восторженно кивает.
— Сделанная без их ведома?
— Да их там целая куча. Как она сидит в тубзике, как он бреется. Как они смотрят телевизор, как милуются.
Рука у Лютера начинает подрагивать. Он откладывает ручку.
— Записей была тьма-тьмущая, — увлеченно продолжает Джейн, — причем очень многих семей.
— Семей? Каких именно?
— Откуда мне знать. Он просто хотел показать мне, как они друг с дружкой занимаются любовью. Думал, если я насмотрюсь на нормальных людей за нормальным сексом, как это принято у нормальных, то я и сама сделаюсь нормальная.
— Он так и сказал, «нормальная»?
— Любимое его словцо. Все же на чем-то повернуты, верно? У каждого есть что-то, от чего ему крышу сносит. Он вот был двинут на нормальности. Он обожал быть нормальным.
— Сколько пар он вам показал?
— Точно не помню — десять или двенадцать. Да мне все это было по барабану. Кроме одной пары… Жена там такая крошечная. Бритый лобок, титек считай что и вовсе нет, соски размером с пенни. Сладенькая такая…
— А не было это видео скачано с Интернета?
— Да ну. Он сам снимал.
— Без ведома снимаемых.
— Ну да, само собой.
— И как он их снимал?
— Ему помогал сын.
— Кто помогал?
— Сын.
— Какой сын? Вы что-то раньше сына не упоминали.
— Правда? Ну, значит, забыла.
— Сколько ему сейчас лет?
— Не знаю. Годков двадцать, наверное.
— Вы с ним знакомы?
— Так, пересекались разок-другой. Генри его высаживал по дороге в больницу.
— Где именно?
— Каждый раз по-разному. Не упомню — то там, то здесь.
— Как его звать?
— Патрик.
— Как он выглядит?
— Как выглядит… да не знаю. Парнишка как парнишка.
Озорной огонек в смешливых глазах постепенно тускнеет; разговор явно наскучивает ей. Конец его, судя по всему, не за горами.
— А во время встреч в группе поддержки ЭКО, — спрашивает Лютер, — он просто так сидел? Сидел и смотрел на Тома и Сару Ламберт? Что он еще делал?
— Пробовал с ними подружиться.
— И как, получилось?
— Хрена с два. У них от него мурашки по коже бегали.
— Откуда вы знаете?
— А чего тут знать. Он же противный был, склизкий, как жаба. Жену от него мутило. А вот муж, тот, пожалуй, не прочь был меня трахнуть. Вид у него был такой: все глаз с меня не сводил.
Лютеру, кстати, сейчас тоже трудновато отвести от нее взгляд…
Через десять минут Милашку Джейн сопровождают в камеру. Лютер подписывает нужные бумаги и по гулкому лабиринту блекло-сумрачных коридоров выходит наружу, под белесые фонари тюремного двора, в режущем свете которых переливчато пляшет скудная взвесь дождя.
Снаружи, за воротами, ждут два полицейских авто. Возле одного из них, скрестив руки и потупив голову, стоит Роуз Теллер. Лютер шагает прямиком к ней.
— Он называл себя Генри Грейди, — говорит он быстро, не давая ей сказать ни слова. — Удалось составить его подробное описание. У него есть сын, звать Патрик. А еще у него есть что-то вроде базы данных — список людей, за которыми он следит. В их числе были и Ламберты.
По какой-то причине они значились у него в фаворитах. Но есть и другие. И еще: он не педофил. Семья для него многое значит…
Роуз обхватывает себя руками за плечи и переступает с ноги на ногу. На ее лице выражается хмурое нетерпение.
— Больше всего ему хочется быть нормальным, — продолжает Лютер. — Себя он считает аутсайдером, каковым по сути всегда и был. Он явно вырос не в обычном семейном окружении. Это может быть все, что угодно, — религиозный культ, коммуна хиппи. Но вероятнее всего, он был в свое время усыновлен. На некоторых детей усыновление, пусть даже вполне благополучное, действует негативно. Генри всегда ощущал себя неприкаянным. И теперь он пытается создать свою собственную семью. Поэтому его так распирает от гнева — как, в сущности, и любого отца, обвиненного кем-то в педофилии. Он…
— Ладно, — сухо говорит Роуз Теллер, — теперь — стоп!