Лютер. Книга 1. Начало

Улыбка становится шире, обнажая желтоватые зубы. Лютер с тоской думает о том, что если у него когда-нибудь и получится заснуть, то его сны будут осквернены фантомами этой женщины. Мелькает мысль о детях, которым она может являться в снах, но эту мысль он упрятывает подальше, в самую сердцевину своего сознания.

Затем Лютер со значением смотрит на свою пятерню, * распластанную по столу. Не меняя позы, он ждет, пока Милашка Джейн не улавливает направление его взгляда. Тогда он поднимает большой палец, приоткрывая спрятавшийся под ним пакетик кокаина.

— Да ну, — играет глазами Милашка Джейн Карр, — вы мне такого сроду не дадите.

Из дальнего угла на них поглядывают надзиратели.

— Нет, — сверлит его взглядом Джейн, — вы не дадите мне это.

— А я, между прочим, отчаянный, — говорит Лютер.

И незаметно выстреливает в ее сторону пакетиком, который тут же прячется под ее ладонью.

— Будет и еще, — говорит Лютер.

— Что вы хотите?

— Генри Грейди, — напоминает Лютер. — Где он жил?

— Не знаю.

— Где вы встречались?

— Он всегда приходил ко мне сам.

— Как он с вами контактировал?

— Присылал сообщения.

— А по электронной почте?

— По электронной почте никогда.

— Какая у него была машина?

— Тачка как тачка. «Форд фокус» или типа того.

— Цвет?

— Темный.

— Синий? Черный?

Она пожимает плечами.

— Старый? Новый?

— Подержанный.

— Салон аккуратный или неряшливый?

— Прямо как новенький. И запах такой приятный.

— Номера помните?

— Глупыш — ну откуда? На кого я, по-вашему, похожа?

Он улыбается: его так и подмывает ответить.

— Расскажите, чем вы занимались вместе.

— Ну, для начала я прикидывалась социальной работницей. — Милашка делает большие глаза. — Мы стучались в двери и заходили внутрь, как шерочка с машерочкой.

— Заходили куда?

— В дома с новорожденными младенчиками.

— Каким образом он выбирал дома?

— Не знаю. Говорил мне, что занимается этим уже не первый год, все девяностые у него так прошли. Только дома были не такие навороченные.

— Примерное их местоположение помните?

— Так, с кондачка, нет.

— И что вы делали, когда попадали в те дома?

— Просили показать ребенка. Дескать, на родителей поступила жалоба. В общем, пытались наезжать на них.

— А цель какая?

— Забрать ребеночка из дома.

— И как, получалось?

— Ни разу. Никто дальше порога не пускал. Всякий раз у нас бумаг не хватало. Сразу удостоверение начинали требовать, хватались за телефон, всякое такое.

— И сколько таких попыток вы сделали?

— Шесть или семь.

— За какой период?

— Недолго. Недели две. А он все больше и больше распалялся.

— Распалялся?

— Ой, он вообще злюка.

— Почему вы так решили?

— Да потому. Он всех ненавидит. Лесбиянок, гомиков. Черных, пакистанцев, америкосов. Бездомных. Педофилов. Педофилов, наверное, больше всего.

— Педофилов? — Сердце у Лютера на миг замирает. — А как он проявлял свою ненависть?

— Говорил, что любого, кто тронет малолеточку, надо вешать без разговоров. Только сначала нужно прилюдно яйца оторвать.

— А что вы ему на это отвечали?

— А я-то что, я свой первый член отсосала в три года, и надо сказать, это было вкусно.

Лютер смотрит на свои руки. Он чувствует, как безумие этой женщины пропитывает его, что твой трупный запах. Отмыться от этого невозможно. Можно мыться, и мыться, и мыться, но ничего не изменится, пока само не выветрится.

— Вы так ему и сказали? — спрашивает он.

— Да, конечно. Терпеть не могу, когда кто-то гарцует, свысока поглядывая на педофилов. Ведь это же так забавно, так прикольно. Малолетки это обожают.

Он сжимает край столешницы. Медленно считает до пяти.

— Как прореагировал Генри, когда вы ему это сказали?

— Разозлился.

— Насколько?

— Накинулся на меня, как будто совсем рехнулся. Волосы дыбом, орет благим матом, слюной брызжет. Прямо Гитлер какой-то. Вопит, что никакому ребенку это не может нравиться, дети слишком малы, чтобы это понимать. А я ему: «Ну, малы, ну, не понимают — и что с того?»

— А он что?

— Что у педофилов дефективные гены. Что им надо запрещать плодиться.

— Это было сказано только о них?

— Обо всех. Об убийцах, насильниках. Арабах, евреях, черных.

— Их надо….

— …Извести как породу.

— То есть так и сказал? «Извести как породу»?

Милашка Джейн кивает, явно довольная произведенным эффектом:

— Во благо рода человеческого.

— А ну-ка, давайте вернемся немного назад, — говорит Лютер. — Этот ваш спор, где он происходил?

— В его машине.

— И насколько он тогда разошелся? Настолько, что мог вас ударить?

— Нет.

— Вы почувствовали, что находитесь в опасности?

Милашка Джейн улыбается чуть снисходительно.

— Когда на тебя нападает мужчина, — говорит она, — целься по его глазам и яйцам. Неважно, насколько он силен. Глаза и яйца — это его слабое место. Всегда и по-любому.

Она выпячивает грудь и жеманно вытягивает губки.

— Как вы тогда оказались в его в машине?

— Мы ехали в эту самую… в группу помощи. Группу поддержки бесплодных пар.

— Понятно, — кивает Лютер. — Когда он туда вас повез?

— Где-то через годик после истории с социальным патронажем. Он мне сказал тогда, что ставит крест на той затее. Что ребенка, который бы его устраивал, таким образом не найти. Ох уж он и психовал!