Лютер. Книга 1. Начало

Она снова достает телефон. Думает позвонить Мэтту в офис самаритян, однако уже наперед известно, что он скажет. Кэтлин сует трубку обратно в карман и ждет автобуса.

Мимо снуют микроавтобусы и легковушки, среди них немало такси. Кашляя и чихая, на противоположной стороне дороги грузно проносится автобус — продолговатый яркий пузырь, наполненный людьми. На светофоре притормаживает машина, самая обычная. За рулем сидит мужчина, рядом с ним его жена. Они болтают о чем-то своем. На заднем сиденье двое ребятишек: девочка лет пяти и спящий малыш в детском кресле.

Кэтлин стоит достаточно близко, чтобы сделать один-единственный шаг вперед, аккуратно постучать в окошко и сказать: «Не возвращайтесь домой, там небезопасно». Но это не Далтоны. Эти люди просто не могут ими быть. Лондон чересчур велик и многолюден. Но даже в этом бурлящем ненасытном мегаполисе жизненные пути людей пересекаются, приходят в соприкосновение. Кэтлин представляет, как она вытягивает руку, стучит по лобовому стеклу и спасает этих людей.

Женщина, сидящая в машине, явно чувствует на себе пристальный взгляд Кэтлин. Она оборачивается и, не мигая, смотрит девушке в глаза — царственная, как львица. Женщина-львица, которая, не задумываясь, в одну секунду тебя порвет за своих малышей, беззаботно спящих сзади.

Кэтлин растягивает губы в улыбке. Женщина как-то странно на нее смотрит, глаза ее вдруг теплеют. Тут загорается зеленый свет, и машина уносится, бесследно растворяясь в венах Лондона. Кэтлин знает, что больше никогда не увидит этих людей.

Она снова думает о Меган — подруге, наложившей на себя руки. А еще о своем болване-начальнике. О папе с мамой, о сестре и о ее, Кэтлин, племянниках с племянницами. Наконец о дедушке с бабушкой; об их запахе, таком домашнем, таком родном; они в ней, своей внученьке, души не чают.

Кэтлин подходит к телефонной будке. Бросает в щель две однофунтовые монеты. Через директорию своего айфона набирает первого по списку Далтона из тех, что проживают в Лондоне. Трубку берут на девятом гудке. Туманный голос мужчины (наверняка семейного), только что поднятого ею со сна:

— Алло?

— Алло, — говорит в трубку Кэтлин. — Я понимаю, что это звучит более чем странно, так что извините, если я ошиблась. Надеюсь, что ошиблась. Я хочу вам сказать, что кто-то, вероятно, планирует причинить вред вам и вашей семье сегодня ночью.

Далтонов в Лондоне значится сто шестьдесят два. Кэтлин обзванивает их всех.

Глава 18

Тюрем Лютер терпеть не может. А уж особенно «Холлоуэй», с его атмосферой скверно обустроенной больницы. В скудно освещенном, особенно во внерабочие часы, зале свиданий он дожидается, когда к нему выведут Милашку Джейн Карр.

Да уж, действительно мила — до непристойности. При виде ее на ум сразу приходит эротика Викторианской эпохи. Ну и телеса же у нее, прямо-таки неохватные.

Лютер старается не смотреть, как она усаживается и скрещивает под сдобным бюстом мясистые окорочка предплечий и оглядывает его своими коровьими очами.

— Ну, чего изволите? — спрашивает она.

У нее тоненький игрушечный голосок, как у какого-нибудь нежного мультяшного создания. И в то же время невероятно вкрадчивый (у Лютера возникает ассоциация с привиденьицами маленьких девочек).

— Мне нужна ваша помощь, — говорит он, основательно укладывая руки на стол.

— В связи с чем?

Джейн чуть смешливо складывает губки по-детски очаровательным бутончиком.

— В связи с одним известным вам мужчиной, — отвечает Лютер, распознавая ясно различимую внутри ее червоточину. — Речь идет о вашем добром знакомом, Генри Грейди.

Он делает паузу в расчете хоть на какую-нибудь реакцию, но ее нет. Милашка Джейн лишь поигрывает глазками и улыбается, как фарфоровая кукла.

— Он вырезал целую семью, всю, целиком, — говорит Лютер. — И я очень боюсь, что на этом убийстве он не остановится.

— Что ж, — улыбается она, — рассказать я о нем могу, и, если хотите, решительно все.

— Хочу, и даже очень. Прошу вас, расскажите.

Она детским движением склоняет голову набок и, выпятив нижнюю губку, говорит:

— Как же мне здесь надоело.

— Могу себе представить.

— Просто проходу нет от лесби, которые готовы на меня наброситься. А еще антенщики по ночам пялятся через дырочки. Их же не зря антенщиками кличут. Так и слышно, как они пыхтят там, дроча. На моей двери каждое утро засохшая сперма — можно ногтем отколупывать. Да еще все это сучье на меня крысится. Завидует, ревнует. Вещички тырит, угрожает. Иногда и локотком в бок норовят ткнуть, пока никто не смотрит.

— Мне очень жаль, что вам здесь не по душе.

Сморщенный в гримаске обиды бутончик раскрывается в игривой улыбке, от которой у викторианской Венеры приподнимаются уголки губ.

— Послушайте, — говорит Лютер. — У меня на все это нет времени. Полный цейтнот. Я бы не сидел здесь перед вами, если бы положение не было действительно отчаянным. Так что же вы хотите?

— Доступ к Интернету.

— Этому не бывать, с учетом правонарушения, за которое вы отбываете срок.

— За мной можно надзирать. Я хочу хотя бы читать почту. А еще я кисок люблю. И керамику.

— Извините, но боюсь, что никак.