Лютер. Книга 1. Начало

И вот ничего из всего этого не пригодилось. Уж Мия и вопила, и брыкалась, а никто так и не пришел к ней на помощь. И Мия знает почему. Это не просто незнакомец.

Это тот шальной пес из Греции. И то существо, которое иногда жило у нее в шкафу и выглядывало, когда в доме гасили свет, Дэн похрапывал у себя в комнате, провонявшей его ногами, а мама с папой, уютно обнявшись, засыпали у себя на большой кровати. Он не незнакомец, как он может быть незнакомцем? Ведь Мия знала его всю жизнь.

Она молится; пытается сказать Богу что-нибудь внятное, попросить Его о чем-то конкретном. Папа говорил ей, каким образом Бог отвечает на людские молитвы. «Он дает то, — говорил папа, — что тебе нужно, а это необязательно то, чего ты хочешь. Можно, скажем, молиться о том, чтобы Бог ниспослал тебе классный велосипед, но эта вещь может оказаться совсем не тем, что Он для тебя уготовил. Или можно, допустим, молиться, чтобы Мелисса Джеймс навернулась на своих выпендрежных роликах и сломала себе что-нибудь, но Бог не предусмотрел для тебя и этого».

Мии не верится, что Бог уготовил ей именно то, что сейчас с ней происходит. Но с другой стороны, она слышала, как кричал недавно папа, и хотя Мия прежде никогда не видела, как кто-нибудь умирает, она точно знает, что это было: ее сильный, красивый папа уходил из жизни в ужасе, беспомощной тоске и боли. Причем Мия досконально уверена, что Бог не желал ей и этого. Но это произошло.

Да, нужно помолиться, но она сейчас в таком смятении, что в голову приходит лишь невнятное: «Боже, пожалуйста! Боже, пожалуйста! Боже, пожалуйста…» И так по кругу, как заводной поезд по рельсам.

В позе эмбриона Мия лежит в темноте, вдыхая запах отсыревших машинных ковриков.

Отдел тяжких преступлений, залитый желтоватым светом ламп, до отказа набит сотрудниками в форме и штатском — распаренными мужчинами и женщинами в рубашках с короткими рукавами. Людьми, которым давно пора домой, но об этом сейчас и речи быть не может.

Все смотрят, как по рабочему залу проходит Лютер, и он чувствует на себе взгляды.

Лютер останавливается возле стола сержанта Хоуи. Она сидит ссутулившись, с раскрасневшимся лицом. Пытается делать вид, что не увидела его, а сама втихомолку молится, чтобы он прошел и не заметил…

Он ждет, когда она сама на него посмотрит. Наконец она поднимает голову:

— Босс…

— Насчет вечерних событий — проехали, — объявляет Лютер. — Ты поступила правильно. Меня волнует только одно — ты готова работать со мной сейчас? То есть именно сейчас, сию же минуту. Или мне привлечь кого-нибудь другого?

— Зачем? — вскидывается она растерянно. — Другого не надо!

— Хорошо.

Не сбавляя шага, он проходит в свой кабинет, беспорядок в котором только усугубился за это время благодаря коробкам из-под сэндвичей и банкам с энергетическими напитками Бенни Халявы.

Хоуи заходит следом, закрывая за собой дверь.

— Нет, я правда… — взывает она с порога умоляющим голосом.

— Не будем об этом.

— Я чувствую себя ужасно. Просто не знала, куда мне деваться.

— Ты поступила правильно, — повторяет он с нажимом. — Давай эту тему закроем.

— Но если бы я…

— Что ты?

— Ну… вы бы тогда нашли его? В смысле, до того как…

— До того, как он сделал это еще раз? Сегодня ночью?

— Да.

Их взгляды встречаются. Секунду Лютера разбирает жестокий соблазн сказать ей «да»: живи, дескать, теперь с этим.

— Да вряд ли, — отвечает он, усаживаясь. — Хотя я пытался. Действительно из кожи вон лез, но не думаю, что у меня бы вот так, с нахрапа, получилось.

Хоуи кивает, не веря до конца, что он говорит правду.

Не верит этому и сам Лютер.

— Знаешь что, — говорит он, — ощущение такое, что у меня глаз замылился. Пропало чувство охвата, перспективы. Так что правда на твоей стороне: мне нужен был кто-то, кто бы остановил меня. Получается, ты оказала мне услугу. А на это нужна была смелость.

Лютеру хочется рассказать Хоуи об Ирен — той давно умершей старушке, которую нашли мумифицированной в кресле. О своем тлеющем до сих пор стыде за то, что не хватило духу сказать что-нибудь в ее защиту, восстать против старших по званию за шуточки, которые они тогда отпускали.

Но ничего этого он не рассказывает. Просто говорит:

— Твой поступок вызывает у меня уважение.

В ответ долгое сердечное молчание.

— Ладно, — с некоторой робостью произносит Хоуи, — что мы сейчас ищем?

— Мне нужен теперешний адрес.

— Чей именно?

Лютер разъясняет.

Хоуи выслушивает, не глядя на него. Не регистрируя имя, логинится, вводит свой пароль, заходит в базу данных. Интернет необъятен, как Вселенная. Лица, хранимые в цифровом формате. Улыбки со школьных фотографий, свадебных церемоний, светских раутов и пресс-релизов…

Она проверяет орфографию и жмет на кнопку возврата. И — вот.

В этот момент Хоуи все осознает. Она оборачивается к Лютеру. На ее лице уже знакомое ему выражение — нечто сродни восхищению с оттенком жалости.

— Ну, что думаешь?

Она кивает.

— Распечатай все это, — просит Лютер, — и сделай мне фото Мии.

Хоуи смотрит перед собой затуманившимся взором.

— Срань господня, — выговаривает она.