Льются слова, утекая в песок...(СИ)

Глеб не стал продолжать - слов для того и не надо было. Он сжал Таню в объятиях до того крепко, что она даже не успела рвануться на свободу, и впился в её губы поцелуем, который, пожалуй, должен был бы показаться ей самым отвратительным на свете. Но она не успела и воспротивиться - чужие руки скользнули по спине вниз, сминая тонкую ткань платья…

Ванька издал какой-то странный, утробный рык и рванулся вперёд, прямо на Глеба - Таня поняла это только тогда, когда Бейбарсов внезапно отпустил её и вскинул руку.

- Связь! - только и успела выдохнуть девушка - но некромаг будто бы и не чувствовал боли потерянного мальчика. Их связь давно уже истончилась, стала практически односторонней - и Ванька взвыл, впиваясь пальцами в свои собственные волосы, рухнул на колени, шепча что-то себе под нос.

- Ты будешь подчиняться, - Бейбарсов ничего будто бы и не видел - и она тоже потеряла своё прежнее зачение, теперь обратившись в банальную причину мести, что же может быть ещё нужнее человеку? Ему было глубоко наплевать на её боль, на то, что её разрывало на мелкие кусочки изнутри, и она рухнула на колени, прямо посреди книг.

Ванька закричал - громко, истошно, пытаясь вырваться из невидимых пут.

- Глеб, прекрати! - она попыталась схватить его за руку, но некромаг только досадливо от неё отмахнулся. Силы в нём было слишком много - не физической, а той ментальной, волшебной, до которой Ванька никогда не мог достойно дотянуться. - Глеб!

Но он был неумолим. Казалось, и связь уже не чувствовал - выпрямился, не испытывая и грамма боли, а Ванька всё извивался у него в ногах и кричал, будто бы его разрывало на мелкие кусочки. Может быть, дело было в том, что Глеб давно уже привык к пыткам старухи, но Таня не задавалась этим вопросом.

Не в силах ничего сделать, она только дотянулась до корешка ближайшей книжки, сжала томик в своих руках и открыла на месте, где была закладка.

- И Змий склонился над нею, - прошептала вслух так быстро, как только могла, отчаянно надеясь, что его чары отозвутся на зов, - и впился клыками в её запястье - она почувствовала только, как зелье начало действовать, и упала в далёкую пропасть, не в силах воспротивиться отвратительному существу…

Мир вспыхнул вокруг сплошной линией боли, и Гроттер только и увидела что странный водоворот, который затягивал её всё дальше и дальше в пустоту.

Прекрасен Царь Змей, да только черны очи его. Красив - будто бы нарисован, и плечи широкие, и ростом вышел, и лицо - воды напиться, да только холоден и преисполнен боли. Сколько крови он выпил из девиц невинных, чтобы змеи его жили долго и счастливо? Сколько миров он покорил, сколько людей погибло, сколько смертей случилось, и всё ради того, чтобы пополнить свою силу и налить жилы безмерной кровью Человека.

Прекрасен Царь Змей, да только когда он кольцами вьётся вокруг её плеч, страшно и душно становится. Очи его - то ли зелёные, то ли жёлтые, то ли чёрные, будто бы ночь, - пугают её и днём и ночью.

Страшен Царь Змей - и ни одна ещё не пережила службы у Него, ежели уж попала сюда, то семь лет, семь месяцев и семь дней, отведённых жребием, не переживёт никогда.

Что, девица, рыдаешь?

***

Страшен Царь Змей, и безмерна сила его. И она изо дня в день метёт у него полы, готовит ему ужин и завтрак, ибо на обед - кровь чья-то на столе стоит, - застилает постель и плачет тихонько на своей лавке.

Страшен Царь Змей - да только её он не трогает, ибо служанка нужна, и травой летней, да осенними листьями сияет она изнутри. Волосы - будто бы жар злата, а глаза - словно блеск изумрудов; выпивает он силу из неё ночами, обвиваясь змеиными кольцами вокруг.

А она всё метёт и метёт, всё плачет и плачет по жениху востроглазому - знает, что не добраться ему сюда да долю её никогда не облегчить. Царь Змей никого не отпускает раньше срока, а она уж год пережила, ни слова не молвивши.

И пережила ещё шесть - не стареючи, не меняясь, пленница вечная - ещё семь месяцев и семь дней осталось, да только тоска по дому сжимала её сердце всё меньше и меньше. Ибо страшен Царь Змей, да только очи его влекут и влекут.

И вечерами, когда домой он приходил и засыпал в своём ложе змеином, рыдала уже не по тому, что дома давно не видала, а потому, что любовь - противоестественная, змеиная любовь, - сжимала её сердце массивными кольцами, тянула вниз, будто бы это Полоз проклятый обвил её.

А у него - волосы мягкие, будто шёлк, и густые-густые - видела она. У него - глаза темны, словно из обсидиана выточены, и страшные-страшные, глубокие-глубокие. У него и скулы точёные, и плечи широкие, и руки сильные - да только кровь у него холодная.

Остался ей месяц и день - всего-ничего, сколько пережить-то? Холодный, страшный Змий - да только не слепой.

И по вечерам сидел дольше, чем должен был, и крови выпивал меньше, чем надобно ему, и смотрел на неё - будто бы и оптускать вовсе не хотел. Шли дни, и знала она, что вот-вот вернётся домой, а ежели поддастся влечению своему - навеки в змеином царстве останется.