Люция. Спасенная

– Только не думай, что подобное часто происходит у меня на родине! – улыбнувшись, сказала Аль-Шифа, однако в ее голосе слышались горечь и грусть. – Я была рабыней с детства… по крайней мере, насколько я себя помню. Я родилась свободной, в семье рыбака. Но потом в нашу деревню ворвались наемники-христиане. Это называется сabalgada – набег. Во время набега мои родители погибли. Что случилось с моими братьями и сестрами, я не знаю. Я сама избежала смерти и бесчестья, потому что была красивым ребенком и обладала необыкновенным голосом. Позже мне рассказали, что я сидела рядом с грудой трупов и пела. Как будто хотела вернуть их к жизни. И наемники побоялись меня трогать. Однако их капитан увидел возможность заключить выгодную сделку. Он взял меня с собой и продал иудейскому купцу, который вел дела и по ту сторону мавританской границы. Итак, я пошла в школу, где готовили рабынь для гаремов. Женщина по имени Фара, которая руководила этой школой, сама когда-то была рабыней, но смогла купить себе свободу после смерти хозяина. Теперь она зарабатывала на жизнь, по дешевке скупая красивых маленьких девочек и давая им образование, которое могли позволить себе только принцессы. Мы учились музицировать, петь и танцевать; мы читали сочинения римлян и греков и, конечно, великие стихи и философские трактаты арабских мудрецов. Целью этого обучения было вырастить женщину, которая отличается от других не только своей красотой, но и умением превосходно развлечь господина во всех остальных ситуациях…

– А как же любовь? – дерзко спросила Лия. – Правда ли, что арабских девушек тоже учат искусству любви?

Люция покраснела. Однако Аль-Шифу такой вопрос не шокировал, и она спокойно ответила:

– Плотская любовь… Да, нас учили и тому, как удивить и подарить наслаждение нашим будущим властелинам. Фара предостерегала нас от истинной, настоящей любви! Эта любовь – романтическая мечта, и, если слепо следовать ей, она принесет одни только неприятности. Конечно, мы так не думали. Честно говоря, мы читали одно любовное стихотворение за другим, прикасаясь к телам друг друга…

– Но Богу это не угодно! – возмущенно воскликнула Лия.

Аль-Шифа кивнула.

– Мы поступали так не для того, чтобы получить удовольствие, – нам нужно было подготовиться к моменту, когда нам предстояло исполнить волю своего господина. Мы не должны были показаться ему неуверенными и неопытными – застенчивая дева доставляет удовольствие своему хозяину только несколько часов, а затем начинает утомлять его. В любом случае мы познали похоть! Мы начали думать о мужчинах, которых, несмотря на запрет, украдкой разглядывали из-за решеток на окнах, когда те прогуливались по улице перед нашим домом. Мы мечтали о принце и яркими красками рисовали себе мужчину, которому однажды станем принадлежать…

– И все сбылось? – просияв, спросила Люция, потому что мавританка облекла в слова ее собственные фантазии и мечты.

Аль-Шифа засмеялась:

– Конечно нет, малышка! Как ты думаешь, сколько стоила девочка из школы госпожи Фара? Мы стоили целое состояние, и редко случалось, чтобы какой-то господин приобретал подобное сокровище для своего гарема, – особенно молодой господин, который только вступает на путь любви со своей первой женой, но в то же время быстро увлекается любой встретившейся на его пути девушкой. Нет, нас в основном покупали в качестве подарков для деловых партнеров или покровителей, у которых уже было все, включая нескольких жен и целый ряд наложниц. Часто именно старикам требовалось все наше мастерство, чтобы по-прежнему наслаждаться любовью… и именно поэтому они ценили нас еще больше! Нас, девушек, а также мужчин, сделавших им этот щедрый подарок. Так я попала ко двору эмира.

– Разве ты ему не нравилась? – недоверчиво спросила Люция. – Разве он не хотел, чтобы ты стала его женой?

– Такие мужчины редко берут своих рабынь в жены, – пояснила Аль-Шифа. – Но султан не захотел даже прикоснуться ко мне. Ему нравились женщины светловолосые и голубоглазые и к тому же обладающие очень пышными формами. Образованность он ни во что не ставил. Когда он хотел поговорить о философии, то звал своего визиря. Девочки в его гареме были в основном христианками, похищенными за пределами Аль-Андалуса. Многие из них даже не говорили на нашем языке. Господина это не беспокоило, и в результате наша жизнь в гареме была скучной и печальной. Женщины не могли смириться со своей участью. Они считали гарем тюрьмой, и в его стенах куда чаще звучали жалобы на разных языках и плач, чем музыка и песни.