Лиза из Ламбета. Карусель

— Почему вы в таком отвратительном настроении? — с улыбкой поинтересовалась она. — За обедом я дважды едва удержалась, чтобы не напомнить вам: бракосочетание — событие, на котором веселье не считается предосудительным.

Фрэнк не ответил, и они, повернув, прошли через ворота в парк. В этот погожий июньский день здесь было многолюдно: несмотря на ранний час, мимо проносились автомобили, проезжали спокойно и с достоинством коляски, хорошо одетые лондонцы лениво восседали на стульях или прогуливались, созерцая друг друга и беспечно обсуждая популярные темы. Взгляд Фрэнка медленно блуждал по их лицам, и вдруг с легким содроганием его чело омрачилось.

— Во время церемонии и после нее я мог думать только о Дженни. Прошло всего восемнадцать месяцев с тех пор, как я поставил подпись свидетеля в подтверждение первого брака Бэзила в грязном муниципалитете. Вы и не представляете, как красива была эта девушка в тот день, как ее переполняли любовь, и благодарность, и счастье. Она смотрела в будущее с таким жадным томлением! И вот теперь она гниет под землей, а женщина, которую она ненавидела, и мужчина, которого она обожала, поженились и даже не вспомнили о ее несчастной судьбе. Я ненавидел Бэзила в этом его новом сюртуке, и Хильду Мюррей, и вас. Я представить не могу, как умная женщина вроде вас могла так нелепо разодеться для подобного мероприятия.

Мисс Ли, осознававшая, какой успех имел ее костюм, могла позволить себе улыбнуться его словам:

— Я заметила, что всякий раз, когда не в духе, вы меня оскорбляете.

Фрэнк продолжил, и его лицо приняло суровое выражение, а глаза яростно сверкали.

— Все это казалось таким бессмысленным! Как будто бедной девушке нужно было испытать страшные мучения лишь для того, чтобы соединить этих двух никчемных существ. Должно быть, у них нет ни воображения, ни стыда, иначе как они могли пожениться, когда между ними стоит эта страшная смерть? Ведь, в конце концов, именно они убили ее. И думаете, Бэзил благодарен Дженни за то, что она подарила ему свою молодость, любовь, восхитительную красоту и даже свою жизнь? Он не думает о ней. И вы, из-за того, что она была официанткой, тоже убеждены: это хорошо, что она больше не стоит у них на пути. Единственное оправдание, которое я для них нахожу, кроется в том, что они — лишь слепые орудия в руках судьбы. Природа работала, незаметно работала, чтобы свести их вместе ради своих собственных целей, и безжалостно раздавила Дженни за то, что она смела им мешать.

— Я не могу найти лучшего оправдания, — произнесла мисс Ли, серьезно глядя на Фрэнка. — Я прощаю их, потому что они люди и потому что они слабы. Чем дольше живу, тем больше поражаюсь полнейшей слабости людей. Они пытаются выполнять долг, честно стараются делать все от них зависящее, ищут прямые пути, но они поразительно слабы. И поэтому, я считаю, нужно жалеть их и проявлять максимальное снисхождение. Боюсь, это прозвучит весьма глупо, но теперь у меня на языке чаще всего вертятся слова: «Прости их, ибо не ведают, что творят».

Они молча пошли дальше, и через некоторое время Фрэнк, остановившись, повернулся к мисс Ли. Он достал часы.

— Еще довольно рано, и у нас целый день впереди. Вы поедете со мной на кладбище, где лежит Дженни?

— Почему не оставить мертвых в покое? Давайте лучше думать о жизни, чем о смерти.

Фрэнк покачал головой:

— Я должен поехать, иначе спать не смогу. Мне невыносима мысль, что в такой день о ней совершенно забыли.

— Прекрасно. Тогда я составлю вам компанию.

Они повернули и вышли из парка. Фрэнк окликнул извозчика, и они отправились в путь. Они миновали помпезные особняки сильных мира сего, степенные и величественные, и, продвигаясь на север, пересекали длинные улицы, вдоль которых тянулись маленькие дома, грязные и серые на фоне яркого неба. Они ехали дальше по этим бесконечным улицам, походившим одна на другую. Они миновали дороги, где каждый дом стоял отдельно и был окружен садом, и там росли цветы и деревья. Это были жилища купцов и биржевых маклеров, и они имели вид приличный и аккуратный, самодовольный и щеголеватый. Но и эти районы остались позади, им на смену пришли другие, более тесные. Теперь, казалось, перед ними предстал иной Лондон, более живой, более шумный. На пути встречалось множество трамваев и автобусов, а на тротуарах громоздились тележки торговцев. Магазины отличались броскостью и дешевизной, а дома — запущенностью. Они проезжали по трущобам, где дети весело играли прямо на обочине и женщины в грязных фартуках, неряшливые и растрепанные, слонялись у собственных порогов.