Ло. Лётная школа

— Комэска твоего жалко, эх! Дельный был мужик, красивый, и барон к тому же! — попыхивая сигареткой, вытащил неприятную тему толстяк.

Я смотрела, как переливается белым перламутром кольцо входа-выхода в ночи. Ничего собой не освещает, дергается и рябит, как голограмма в дешевом кино. Я не делала ничего в таком роде уже очень давно. Я не помнила толком, когда. И не буду.

— Вот почему одним достается все, а другим — че попало? — риторически обратился Изя к звездам. — Одним…

— Имеешь ввиду героическую гибель от зубов хомо верус? — перебила я оду профессионального неудачника.

Мой приятель сник и отвернулся.

— Откуда такая повсеместная безнадега, Кацман? Все твердят: погиб и траурный венок повесили. Не понимаю! Надо же искать. Ведь барон не поломойка, за плинтус не завалится, — я ухмыльнулась. За такое замечание легко схлопотала бы от зануды Кей-Мерера по губам. Хоть поговорить свободно в его отсутствие.

И да. Мне не читали лекций на эту тему в Сент-Грей.

— Разумеется, данные комэска сразу ушли в базы всех поисковых служб на полях Содружества. Только шансов обнаружить его в пределах нашей Системы — ноль целых, пара десятитысячных, — сказал толстяк.

Я достала смартфон и полезла в Сеть.

— Вот, глянь, Изя: известны сотни случаев спасения. Статистика обнадеживает.

— Брехня все это, Леня. Ну какие случаи? Прецеденты сплошные. Через десять-двадцать лет наследникам потерпевшего сваливался на голову чужой и странный человек. Начинал плести небылицы и откровенный бред. А в финале требовал свое хозяйство назад. Вот статистика судебных процессов имеется. За всю историю подобных дел, якобы вернувшиеся назад выигрывали всего два раза. И то только потому, что их признавали жены. В смысле, вдовы. А эти дамы, сам знаешь, не имеют привычки отказывать, если мужчины их просят. Особенно в любовной форме, — Кацман прикурил одну сигарету от другой. — Есть случаи другие, но там вообще все на уровне «мой дедушка рассказывал, когда я еще под стол пешком ходил». Я интересовался этой проблемой, когда думал поступать в Академию СБ…

— А зачем этим людоедам Кей-Мерер? — я снова перебила.

— Сожрать, конечно! Барон — мужик здоровый, килосов девяносто, а то и все сто живого веса потянет, — тут же отозвался умник. Повороты тем не мешали его пытливому воображению ничуть.

— Он старый и невкусный. И драться полезет. Одна морока с ним, — ляпнула я. Не подумала.

— Ты так на это смотришь? — оживился Изя, сунул в рот кончик воротника сорочки и стал грызть. Второй уголок выглядел измочалено, но был пока сухой. — Свежий взгляд на проблему, незамыленный. Старый и невкусный? Если подходить с точки зрения говядины, то такие тренированные мышцы, как у нашего двадцатиоднолетнего самца, имеет смысл только варить. Или тушить, причем в течении долгого времени…

— Кацман! — оборвала я теоретический вираж мыслей.

— Да! Так вот, — вынырнул толстяк с готовностью из кулинарного дурмана, — есть масса самых завиральных концепций нашего с тобой пространства. От могучей теории струн до безобразия чувственных пульсаций. Я лично поклонник сырной парадигмы.

Я высоко подняла в вопросе брови. Чем только не пичкали меня в любимой Сент-Грей, но только не отгадками Мироздания. Там всецело полагались на Создателя и не засоряли мозг чем ни попадя.

Я выслушала захлебывающийся и страстный доклад о том, как удачно состав, вид, а особенно отверстия в различных сортах сыра иллюстрируют Общую теорию Преодоления. Нуль-переходы, порталы, лифты, скачки в гиперпространстве и еще дюжина разных штук, что придумали люди для передвижения в понятных им участках Содружества.

— О, маасдам! — булькал, брызгая слюной доктор Кацман. По всему видать, что без ужина осталась не только я. — Ровные, часто идеально круглые отверстия на срезе. Понятный вход, предсказуемый выход гиперскачка! Любой сложности лифт обречен здесь на гарантированное попадание в точку доставки. Старая Империя и Содружество стоят на этом расчетно-надежно и взаимовыгодно. Но хомо верус! Тут мы имеем полное отсутствие системы и банальных принципов связи. Вот ты любишь деликатесные сыры, Леня?

Я неопределенно пожала плечами, не так-то много встречала их по жизни.

— Перемещения хомо верус сродни горгонзоле; никогда заранее невозможно угадать, чем обрадует блюдо: пищевой эйфорией или поносом и несварением. Остро, страшно вонюче и непонятно, куда выведет. Все отверстия в их ткани бытия залеплены плесенью и собственными их… мн-э-э-э… ферментами. Сам Создатель не в силах угадать, куда и с какой целью забросит их Неназываемый несчастного пленника, коему не повезло очутиться в нечистых, алчных лапах каннибалов-насельников тупиковой ветви плодоносного древа номо…

Я не слушала. Смотрела, как звезды просвечивают сквозь подвижную блестящую ленту над невидимой в ночи водной гладью.

— Да ты поэт, Изя, кто бы мог подумать. И хватит о еде, я умоляю. У тебя есть самолет?