Лодка в протоке

Николай Васильевич, отец Ромки, отправился на поиски сразу после того, как вернулся катер. С ним на моторке поехали ещё два товарища.

Хотя Любовь Михайловна и санитарка видели, что лодку несло пустую, всё-таки была какая-то надежда: может, Ромка упал на дно лодки и его не заметили.

Обшарили весь противоположный берег на расстоянии километров пятнадцати, все протоки в этом районе — лодки не было. Конечно, за ночь лодку могло донести до самого Амура, и поэтому Николай Васильевич, уезжая, попросил Капитолину Ивановну позвонить во все посёлки, которые шли по нижнему течению реки.

Сейчас, возвращаясь, он надеялся, что, может быть, уже что-либо известно. А если нет, передохнуть, заправиться горючим и опять на поиски, уже более дальние.

Навстречу из-за поворота вынырнула моторка. Поравнявшись с нею, Николай Васильевич узнал Мирошника и приглушил мотор. То же самое сделал Мирошник.

— Ближние протоки все обыскали,— сказал Николай Васильевич.—Начинайте, Ефим Кузьмич, с Коричневой протоки. Так вы думаете, Ромка может быть в лодке?

— Если бы...— ответил Мирошник.— Только ведь я не больше вас знаю, я на звероферме был, когда гроза начиналась, можете хоть у ветеринара справиться.

— Верю, верю, Ефим Кузьмич,— сказал Шурыгин.— Так начинайте с Коричневой.

— Видать, мотор жалеет старина,— сказал один из спутников Шурыгина, когда моторки разминулись.— Рано подался.

Капитолина Ивановна, Тамара Константиновна и Надейка всю ночь провели в доме Шурыгиных с Любовью Михайловной. Любовь Михайловна всё порывалась опять бежать на реку звать Ромку.

Капитолина Ивановна удерживала её, глотая слёзы. Эта ночь напомнила ей о гибели сына Вити, всё увиделось так ясно, будто случилось только вчера.

В приоткрытую дверь, мяукнув, вошёл Тиграс. Ему было скучно дома без хозяев.

— Тиграс, а Тиграс,— вдруг позвала Любовь Михайловна таким спокойным тоном, что все с удивлением поглядели на неё.— Тиграс, кто теперь для тебя будет рыбу ловить? Ой, Рома мой, Ромочка! — И она опять бросилась к дверям, и опять с трудом удалось удержать её.

Во дворе у Мирошника завыла собака. Тамара Константиновна встала и прикрыла плотнее двери, но вой доносился всё равно, потом послышался визг.

— Бьёт...— всхлипнула Любовь Михайловна.— Рома, Ромочка всё отца спрашивал: «Папа, ну почему дядя Мирошник такой злой?» Ой, где же он, где же мой сыночка?

Надейка зарылась лицом в подушку, чтобы ничего не видеть и не слышать, потому что чувствовала: ещё немного — она тоже выскочит на улицу н громко закричит от страха и горя.

Долго не спали в эту ночь и в доме Стрижко. Ню-ся и Ваня всё хотели бежать к Шурыгиным, но мать не пускала: «У людей горе, а вы будете на глазах вертеться».

Когда Николай Васильевич подходил к дому, он увидел Грома, сидевшего у забора, возле скамейки. А на скамейке кто-то лежал, поджав ноги и укрывшись серым, похожим на Ромкино пальтишком.

У Николая Васильевича дрогнуло сердце. Он приподнял полу, укрывавшую лицо.

Женька Смородин вскочил, протирая глаза.

— Нашли? — спросил он.

Ох, как трудно было Николаю Васильевичу открыть дверь и войти в избу!..

В КОРИЧНЕВО!! ПРОТОКЕ

Каждая коряга впереди казалась Мирошнику лодкой, но, когда он увидел свою, настоящую лодку, он не поверил глазам. Моторка даже не покачивалась, плотно уткнувшись носом в береговые кусты. Шурыгин-то, Шурыгин, как же не дошёл он до Коричневой протоки? Какая это удача для Мирош-ника!

Руки тряслись. Кое-как он вытащил из скобы дужку замка, опасливо приподнял крышку.

— Эге-гей!

Крышка захлопнулась. Мирошник обернулся. Из-за кривуна, ловко вертя веслом с лопатками па обоих концах, плыл на оморочке дедушка Пасхар.

— Слышу мотор,— радостно говорил он, приставая к моторке, в которой стоял Мирошник.— Вот хорошо! Здравствуй! Табак есть? Мой весь кончился.

Мирошник молча протянул кисет.

— Лодку догонял? — набивая трубку, спросил дедушка Пасхар и поцокал языком.— Сильная буря была. Хорошо, не утонула...

— Да, хорошо,— нехотя отозвался Мирошник, налаживая буксир. Нужно скорей уходить от этого нанайца да решать, что дальше.

— Куда же ты? — удивился дедушка Пасхар.— Пойдём к нам в шалаш. Тут недалеко, за кустами. Чаю попьём. Внуковы картинки посмотришь. Хорошие картинки... Эге-гей! Аким!—вдруг закричал он.— К нам гость!

— Некогда мне,— ответил Мирошник.— Табак себе оставь. Я домой еду.

— Спасибо! — обрадовался дедушка.— Сейчас я пересыплю.

— Да не надо... Потом как-нибудь... Отчаливай, я разворачиваться буду.

Но дедушка Пасхар уже перешагнул в моторку, присел на рундук, чтоб было удобней, и стал пересыпать табак из Мирошникова кисета в свой кожаный мешочек. И тут он не то услышал, не то чутьём старого охотника почуял под собой, в рундуке, живое дыхание...

— Рундук пустой? — спросил он.

Мирошник вдруг взорвался:

— Какое твоё дело? Вылезай живей из моей лодки, а то в воду швырну!

— Ты старый человек,— с достоинством сказал дедушка.— Я тоже старый. Зачем ругаешься? Табак жалко? Возьми обратно...

И он стал пересыпать табак обратно в кисет Ми-рошника.