Логика монотеизма. Избранные лекции

Очень многие герои Гражданской войны за несколько лет до этого были обычными, совершенно бессмысленными существами, которые не подозревали о том, что они превратятся в харизматичных полугероев-полумонстров, наводящих ужас на обывателей. Как тот же Сорокин, командарм 11-й армии, который играл на гитарке местным девушкам до начала Первой мировой войны. То есть за пять лет до того, как весь Екатеринодар прятался при одном только цокоте копыт его конвоя, за пять лет до этого он был практически чуть ли не Смердяков, который, как вы помните, тоже играл на гитарке в беседке, когда его подслушал Алёша. То есть такая «трансформируемость» людей является нашим шансом, потому что на аргумент, что сегодня люди стали быдлом и нет тех, кто будет вершить великие дела, о которых мы знаем из учебников, я спрашиваю: а кто был Котовский в 1909 году? Он просто был таким удалым бандитом, недоучившимся агрономом. Кто был Щорс? То есть куча народу, которая превратилась в исполинских героев мифологем, эпоса. Они, может быть, были даже более жалкими, чем нынешние обыватели, если бы мы их встретили. Встретили бы того же Котовского, и он бы произвёл на нас впечатление бритого кожаного затылка, которые мы знаем по девяностым, – может быть, более элегантного, может, и менее. Во всяком случае, человек – это глина, которая трансформируема под воздействием ветра иного. И самое главное, что все ошибки, которые происходили до сих пор, это от того, что гностические пассионарии закапывали свой огонь и свой пафос в абсолютно ерундовые символы, с которыми они отождествляли свой путь, то есть в экзотерические такие символы.

Шанс на прорыв, мне кажется, содержится в том, чтобы определённая часть пассионариев смогла бы мыслить и выйти на рубеж Тайны. Если это произойдёт, тогда все остальные будут оплодотворены, если нет – то в очередной раз сашки жегулёвы отдадут свои молодые жизни за то, чтобы потом кто-то пил жигулёвское пиво.

Бытие и тайна нетождества

2 января 2008

Лобачевский взял и отменил одну из аксиом Евклида, и у него получилась новая геометрия. Казалось бы, такие очевидные вещи – параллельные не пересекаются. Приходит Лобачевский и говорит, что параллельные пересекаются. Неизвестно – где, но они пересекаются. Сразу всё другое.

И вот я сталкиваюсь с фундаментальными нравственными основаниями общечеловеческой мысли, которая исходит из того, что «существует только добро – это заложено в структуре человеческого сознания». Только добро. Почему? Потому что человек тем самым констатирует совпадение факта своего существования с фактом своего переживания этого существования. Естественно, он благодарен, что он существует, – он выносит за скобки, что он умрёт, что его не было, что он лишь световой прочерк между двумя чёрными бесконечностями. Когда он всё выносит за скобки, он говорит о «здесь и теперь»: «Я живу, я чувствую это бытие, которое вокруг меня и частью которого я являюсь. И это, конечно, прекрасно, что я живу и его чувствую, потому что свидетельствовать – это прекрасно. И это бытие, которое едино с моим переживанием его, – я его переживаю, и бытие, которое я переживаю, – это то же самое, что я переживаю. Мои ощущения, моя мысль и то, что я воспринимаю, – это едино. И если прекрасно, что я есмь, то прекрасно и то, что совпадает с этим я есмь, то есть то Бытие, частью которого это я есмь является». Это понятно.

Другое дело, что есть некая тайна, которая, с одной стороны, бросается в глаза, и мне несколько даже странно, почему каждый не видит и не воспринимает это: свидетельствование говорит об абсолютной нетождественности свидетеля тому, что он свидетельствует. Потому что вещи, которые принадлежат к одному и тому же порядку Бытия, – ну, скажем так: камни среди камней – они же не «свидетельствуют» друг другу, они не могут реагировать друг на друга, потому что они есть одно и то же. Это всё – «это». «Это», само по себе, не может знать о себе. «Это» всегда находится в бесчувствии. Оно всегда находится в бессмыслии. И поэтому, если существует факт «я мушка, которая», – как у Достоевского Ипполит говорит, что самая последняя мушка участвует в этом хороводе жизни, – если он знает, что он мушка, если он свидетельствует себя как мушку, которая «я есмь», со своей судьбой, значит он уже есть пункт несовпадения ни с чем. А раз он есть пункт несовпадения ни с чем, то тогда этическая судьба этой точки внутри свидетеля, которая свидетельствует (потому что она ни с чем не совпадает), и то, что она свидетельствует, – у них разная этическая судьба. То есть он уже не может сказать, что праздник моего «есмь» есть праздник и позитив Бытия, частью которого это «есмь» является, потому что «есмь» не есть часть Бытия. Это совершенно разные вещи.