тафизической (хотя биологически объяснимой) верой в существование законов и регулярностей, ко-
торые мы можем открыть — обнаружить (uncover — discover). Подобно Бэкону, мы можем описать
нашу собственную современную науку («метод познания, который человек в настоящее время при-
меняет к природе») как состоящую из «поспешных и незрелых предвосхищений» и из «предрассуд-
ков»1.
Однако эти удивительно творческие и смелые предположения, или «предвосхищения», тщательно
и последовательно контролируются систематическими проверками. Будучи выдвинутым, ни одно из
таких «предвосхищений» не защищается догматически. Наш метод исследования состоит не в том, чтобы защищать их, доказывая нашу правоту; напротив, мы пытаемся их опровергнуть. Используя
все доступные нам логические, математические и технические средства, мы стремимся доказать лож-
ность наших предвосхищений с тем, чтобы вместо них выдвинуть новые неоправданные и неоправ-
дываемые предвосхищения,
1
257
новые «поспешные и незрелые предрассудки», как иронически называл их Бэкон*3.
Путь науки можно интерпретировать и более прозаически. Можно сказать, что научный прогресс
«...осуществляется лишь в двух направлениях — посредством накопления нового чувственного опыта
и посредством лучшей организации опыта, который уже имеется»2. Однако такое описание научного
прогресса, хотя и не является совершенно ошибочным, тем не менее представляется несостоятель-
ным. Оно слишком напоминает бэконовскую индукцию — усердный сбор винограда с «бесчислен-
ных вполне зрелых лоз»3, из которого он надеялся выжать вино науки — его миф о научном методе, который начинает с наблюдений и экспериментов, а затем переходит к теориям. (Между прочим, этот
легендарный метод все еще продолжает вдохновлять некоторые новые науки, которые пытаются
применять его, будучи убеждены в том, что это метод экспериментальной физики.) Прогресс науки обусловлен не тем, что с течением времени накапливается все больший перцеп-
тивный опыт, и не тем, что мы все лучше используем наши органы чувств. Из неинтерпретированных
чувственных восприятий нельзя получить науки, как бы тщательно мы их ни собирали. Смелые идеи, неоправданные предвосхищения и спекулятивное мышление — вот наши единственные средства ин-
терпретации природы, наш единственный органон, наш единственный инструмент ее понимания.
*3Термин Бэкона «предвосхищение» («anticipatio») (см.:
Новый органон // Соч. в двух томах, т. 2. М.: Мысль, 1978, с. 16]) означает почти то же самое, что и термин «гипотеза» в мо-
ем смысле. Бэкон считал, что для того, чтобы подготовить мышление к интуитивному восприятию истинной
кроется в засоренности нашего собственного мышления — природа же сама по себе не лжет. Главная функция элиминатив-
ной индукции (как и у Аристотеля) состоит в том, чтобы помогать очищению нашего мышления (см. также:
The Open Society and Its Enemies, vols. 1-2. London, Routledge, 1945J глава 24; примечание 59 к главе 10; примечание 33 к
главе 11 [русский перевод:
циатива», 1992], где кратко изложена теория индукции Аристотеля). Освобождение мышления от предрассудков понимает-
ся как некоторый ритуал, совершаемый ученым, желающим подготовить свое мышление для интерпретации (беспристраст-
ного прочтения) Книги Природы, подобно тому как мистическое очищение души требуется для подготовки ее к созерцанию
Бога (см.:
накоплением чувственного опыта, все еще имеет широкое распространение (см. мое Предисловие к первому английскому
изданию 1959 г. этой книги). Мое отрицательное отношение к этой точке зрения тесно связано с моим неприятием учения о
том, что наука или знание
50
развитие науки зависит от свободной конкуренции идей и, следовательно, от свободы и что оно должно прекратиться, если
свобода будет уничтожена (хотя в течение некоторого времени оно может продолжаться в отдельных областях, в частности
в технике). Эта концепция более полно представлена в моей работе: