гресс», 1993].
средствами и что, следовательно, будущий ход нашей истории также непредсказуем.
3
258
И мы должны рисковать для того, чтобы выиграть. Те из нас, кто боится подвергнуть риску опро-
вержения свои идеи, не участвуют в научной игре.
Даже тщательная и последовательная проверка наших идей опытом сама, в свою очередь, вдох-
новляется идеями: эксперимент представляет собой планируемое действие, каждый шаг которого
направляется теорией. Мы не наталкиваемся неожиданно на наши восприятия и не плывем пассивно
в их потоке. Мы действуем активно — мы
просы и задаем их природе, и именно мы снова и снова ставим эти вопросы так, чтобы можно было
получить ясное «да» или «нет» (ибо природа не дает ответа, если ее к этому не принудить). И в конце
концов, именно мы даем ответ; мы сами после строгой проверки выбираем ответ на вопрос, который
мы задали природе, и делаем это после длительных и серьезных попыток получить от природы не-
двусмысленное «нет». «Раз и навсегда, — говорит Вейль, с которым я полностью согласен, — я хочу
выразить безграничное восхищение работой экспериментатора, который старается вырвать
риям решительное
Старый научный идеал
идолом. Требование научной объективности делает неизбежным тот факт, что каждое научное выска-
зывание должно
дое подкрепление является относительным, связанным с другими высказываниями, которые сами яв-
ляются временными. Лишь в нашем субъективном убеждении, в нашей субъективной вере мы можем
иметь «абсолютную достоверность»5.
С идолом достоверности (включая степени неполной достоверности, или вероятности) рушится
одна из защитных линий обскурантизма, который закрывает путь научному прогрессу, сдерживая
смелость наших вопросов и ослабляя строгость и чистоту наших проверок. Ошибочное понимание
науки выдает себя в стремлении быть всегда правым. Однако
истиной делает человека ученым, а его постоянное и отважное критическое
Не будет ли в таком случае наша позиция одной из форм смирения? Не должны ли мы сказать, что
наука может выполнять только свою биологическую задачу, что в лучшем случае она может доказать
лишь свою устойчивость в практических приложениях, которые ее подкрепляют? Не являются ли ее
интеллектуальные проблемы неразрешимыми? Я так не думаю. Наука никогда не ставит перед собой
недостижимой цели сделать свои ответы окончательными или хотя бы вероятными. Ее прогресс со-
стоит в движении к бесконечной, но все-таки достижимой цели — к открытию новых, более глубоких
и более общих проблем и к повторным, все более строгим проверкам наших всегда временных, проб-
ных решений.
5 См., например, примечание 3 в разделе 30. Только что сделанное утверждение является, конечно, психологическим, а
не эпистемологическим (см. разделы 7 и 8). (260:)
Добавление 1972 года
В главе X этой моей книги (которая является заключительной) я пытался ясно сказать о том, что
под
насколько строгими были эти проверки.
Я никогда не отступал от этой точки зрения — см., например, Новые Приложения, начала Прило-
жений *VII, с. 330, и *1Х, с. 350, особенно последний раздел (*14) Приложения *1Х, с. 376 и след.
Здесь же я хочу добавить следующее.
(1) Логическая и методологическая проблема индукции не является неразрешимой. В моей книге я
дал отрицательное решение проблемы: (а)
есть нашу веру в истинность теории или в то, что она, вероятно, истинна. Это отрицательное решение
совместимо со следующим позитивным решением, содержащимся в
рий, которые подкреплены лучше других. (b)